– Это хорошо. Не хотелось бы думать, что наше давнее знакомство подходит к концу.

– Да-да, мне тоже!

– Напомни-ка мне, Пепел, в каких отношениях мы состоим, – произнес человек в тени. Сквозь его терпеливый тон проступил осколок глубинного гнева.

– Я… я тебе служу! – Пепел сделал умиротворяющий жест.

– Ты орудие в моей руке, – мягко поправил человек в тени. – Не более того.

Лицо Пепла сделалось слегка вызывающим. Он помолчал.

– Я не…

Мягкий голос вдруг отвердел, точно прут рамстонской стали:

– Ферула!

Вся ртутная грация Пепла враз испарилась. Он пошатнулся, тело его окаменело от боли.

– Ты орудие в моей руке, – повторил холодный голос. – Скажи это вслух.

Пепел на миг сердито стиснул зубы, потом дернулся и вскрикнул – скорей как раненое животное, чем как человек.

– Я орудие в твоей руке! – выдохнул он.

– Лорд Халиакс.

– Я орудие в твоей руке, лорд Халиакс! – поправился Пепел и, весь дрожа, рухнул на колени.

– Кому ведома глубинная суть твоего имени, Пепел? – проговорил тот медленно и терпеливо, точно школьный наставник, повторяющий забытый урок.

Пепел обхватил себя трясущимися руками и скорчился, зажмурив глаза:

– Тебе, лорд Халиакс.

– Кто хранит тебя от амир? От певцов? От ситхе? От всего, что способно причинить тебе вред в этом мире? – спрашивал Халиакс со спокойной учтивостью, как будто ему и впрямь был интересен ответ.

– Ты, лорд Халиакс, – голос Пепла звучал как негромкий обрывок боли.

– А чьим целям ты служишь?

– Твоим целям, лорд Халиакс! – выдавил Пепел. – Твоим, и ничьим более!

Висевшее в воздухе напряжение развеялось, и тело Пепла вдруг обмякло. Он рухнул на четвереньки, и с его лица дождем посыпались на землю капли пота. Белые волосы прилипли к его лицу.

– Спасибо, владыка! – искренне выдохнул он. – Я этого больше не забуду!

– Забудешь. Ты слишком привязан к своим жестоким забавам. Как и вы все.

Скрытое под капюшоном лицо Халиакса повернулось из стороны в сторону, обводя взглядом каждую из фигур, что сидели у костра. Они нервно шевельнулись.

– Я рад, что решил сегодня сопровождать вас лично. Вы ненадежны и привержены своим прихотям. Некоторые из вас, похоже, забыли, к чему мы стремимся, чего хотим достичь.

Прочие, сидевшие у костра, слегка передернулись.

Капюшон вновь обернулся к Пеплу:

– Однако я тебя прощаю. Быть может, если бы не приходилось напоминать об этом вам, я бы и сам это забыл. – Последние слова прозвучали довольно резко. – Ну же, доверши то, что мы…

Холодный голос осекся, темный капюшон медленно запрокинулся, глядя в небо. Воцарилось выжидающее молчание.

Те, кто сидел у костра, замерли абсолютно неподвижно, и взгляды у них сделались пристальными. Все, как один, вскинули головы, словно глядя в одну и ту же точку на сумеречном небе. Словно пытаясь уловить запах, принесенный ветром.

Мое внимание привлекло ощущение, будто за мной следят. Я почувствовал напряжение, будто воздух стал чуточку другим. Я сосредоточился на этом, радуясь возможности отвлечься, радуясь чему угодно, лишь бы оно еще на несколько секунд отвлекло меня от необходимости мыслить здраво.

– Они идут! – тихо произнес Халиакс. Он встал, и тень, клубясь, черным туманом хлынула от него во все стороны. – Живей! Ко мне!

Прочие встали со своих мест у костра. Пепел с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, преодолел полдюжины шагов, что отделяли его от костра.

Халиакс раскинул руки, и тень вокруг него распустилась, точно цветок. Затем каждый из них развернулся с наработанной легкостью и зашагал в сторону Халиакса в окружавшую того тень. Подходя ближе, они замедлили шаг и плавно начали исчезать, точно были сделаны из песка, разметаемого ветром. Один лишь Пепел оглянулся, и в его кошмарных глазах мелькнул гнев.

А потом все исчезли.

Не стану отягощать вас рассказом о том, что было дальше. Как я бегал от трупа к трупу, лихорадочно пытаясь нащупать признаки жизни, как учил меня Бен. Как тщетно пытался вырыть могилу. Как ковырял землю, пока не сбил пальцы до крови. Как нашел своих родителей…

Наш фургон я нашел уже в самый мрачный ночной час. Наш мерин унес его на добрую сотню ярдов прочь по дороге, прежде чем издохнуть. Внутри все выглядело таким нормальным, таким спокойным и уютным. Меня ошеломило то, что в глубине фургона так сильно пахнет ими обоими.

Я зажег все лампы, все свечи, что нашлись в фургоне. Свет меня не то чтобы утешил, но это было настоящее, подлинное золотое пламя, не тронутое синевой. Я открыл отцовский футляр с лютней. Лег на родительскую постель, положил рядом лютню. От маминой подушки пахло ее волосами, ее объятиями. Спать я не собирался, но уснул.