Закрываю глаза.

Черт, как хочется, чтобы ее рот был вокруг моего члена.

Языком провожу по тонкой линии промежности, пока у моей наездницы не срывается первый громкий крик.

Осторожно и глубже — в нее, между гладкими складками, по влаге, которой так много, что течет по губам и подбородку. Если посадить ее на свой член, она запросто возьмет весь до конца. От предвкушения твердеют и подтягиваются яйца.

Я фиксирую ее руку на перилах, провожу пальцами по промежности, раскрываю для своего языка. Клитор прямо здесь, в сантиметре от губ: напухший, потемневший от желания.

Провожу по нему сначала пальцем, и ее бедра приподнимаются в непроизвольном желании убежать от слишком острого удовольствия.

Когда лижу языком, Йени кричит. Громко, до звона в ушах, от которого все равно приятно.

Втягиваю в рот, сжимаю возбужденную точку губами.

Порция влаги мне в рот, глотаю и накрываю ртом всю. Вталкиваю язык в тугую дырочку, приподнимаю за бедра — и снова опускаю. Трахаю языком до судорог, в которых Очкарик сдавливает мою голову коленями, цепляется пальцами мне в волосы. Подается навстречу уже сама, объезжая рот и губы: бесконтрольно, плавными яркими движениями вверх и вниз.

— Да да… — Прижимает мою голову к ступеням, вталкивает клитор мне в рот. — Да…

Я сосу ее уже сильно и туго, слизывая языком каждый ответный крик.

Она раскаляется прямо в моих губах.

Я глотаю каждый оттенок ее вкуса.

Успеваю сжать бедра, когда малышка подается вперед, теряет равновесие в попытках окончательно заткнуть мой рот своей промежностью.

Опирается на ладони где-то на ступеньку выше моей головы.

Раскрывается вся сразу: какая-то откровенно похотливая, с блядскими горящими глазами, с распахнутым ртом, криком на губах, пока сама же насаживается на мой язык.

Еще пара движений.

Клитор между моими жестко сжатыми губами. Тру его языком.

Йени дергается: раз, второй, третий. Живот втянут до предела, мы оба рвано дышим, но она все-таки срывается в длинный стон, запрокидывает голову, скребет пальцами по моей голове.

Больно — ну и хуй с ним.

Клитор дрожит у меня на языке, малышка дрожит надо мной, хнычет и выдыхает, в конце концов падая сверху.

Вся абсолютно голая в руки полностью одетому мне.

Волосы растрепаны, закрывают лицо, но я чувствую кончики пальцев на своих щеках.

Выдох, короткий неестественный смешок.

Поцелуй — глубокий и жадный.

Язык, слизывающий влагу с моих губ.

Ноги, переплетенные с моими.

Грудь под моей ладонью.

И частые хаотичные удары сердца.

Мы перебираемся в постель только через полчаса. Хоть неудобно и жестко, но валяемся на ступеньках, прижимаясь друг к другу, и даже на разговоры нет сил. Только приятная тишина и мое не очень приятное возбуждение, которое до сих пор упирается в молнию джинсов. Пару раз, когда Очкарик пыталась опустить ладонь мне на ширинку, я успевал ее остановить.

И сейчас, когда голым забираюсь к ней в постель, снова пробует «сделать что-то мне в ответ». На этот раз прижимаю запястье к матрасу, перекатываюсь сверху, чтобы лежала подо мной зафиксированная и неподвижная. Хорошо бы, чтобы даже задницей не вертела, потому что я как раз между ее ногами, и член упирается в горячую влагу тугого входа. Если там для языка было тесно, то что будет, когда вставлю в нее член?

Приятная дрожь перетекает с затылка на плечи, заставляет на мгновение прикрыть глаза.

— Малыш, секс — это не торгово-рыночные отношения, где баш на баш. Мне сейчас не то, чтобы комфортно, но нормально. Терпимо, — поправляю сам себя. — А чем больше терпишь, тем ярче потом оргазм. Так что кончу я, когда займемся любовью по-взрослому.

Она хлопает глазами и вдобавок кивает головой.

В чем-то — это тот еще геморрой: объяснять вроде как взрослой женщине элементарные и понятные вещи. Но я опять же знал, на что подписывался.

— Я — твой чистый лист, — как будто услышав мои мысли, говорит Йени, потираясь о мою щеку кончиком носа. — Что на мне напишешь — то и получишь.

— Да я в курсе, женщина, — усмехаюсь в ответ и возвращаюсь на свою половину кровати.

Мы поворачиваемся друг к другу спинами, совершаем этот ритуал уже почти синхронно.

Прижимаемся задницами, но Очкарик снова умудряется лечь так, чтобы тереться об мою поясницу.

Кажется, я начинаю к этому привыкать.

О том, что с мамой предстоит серьезный разговор, я, конечно, знала.

И даже пыталась подготовить пару правильных фраз, которыми собиралась прикрыться как щитом.