— И ты терпела? — спрашиваю напряженно, не узнавая своя голос.

— А что делать? Лучше так, чем за решеткой. А прошлой зимой он встретил девку. Тоже Анечку, и запал на нее. Настолько, что про меня начал забывать. Мог неделями не появляться. Она его жутко ревновала ко мне, и в какой-то момент Гордеев уступил. Сказал, что могу валить на все четыре стороны. Но если он когда-нибудь узнает, что я села за руль — наказания не избежать. В общем, должна была я сидеть тише воды нижу травы и не отсвечивать.

Она грустно шмыгает носом и с надеждой косится на бутылку, но я не отпускаю.

— В общем, я решила от греха подальше свалить из Москвы. Мало ли. Сегодня отпустил, а завтра опять на пороге появится. Документы из универа забрала, сюда перевелась в надежде, что мне удастся спокойно доучиться полгода. Но ни хера не вышло, — разводит руками, словно извиняясь, — тебя встретила. А потом на этих гонках сраных засветилась. Идиотка конченая. Поддалась эмоциям, хотя знала, что нельзя…

Я помню, какая она была после гонки. Разбитая. Несчастная. Я тогда понял, что не могу смотреть на ее слезы.

— Какая-то сука выложила видео в сеть, и, по закону подлости, Ден на него наткнулся… С Анькой своей он, к сожалению, расстался. Она оказалась для него слишком скучной и правильной. Так что останавливать его было некому, поэтому собрался и приехал, — под конец голос совсем затих, — он хочет забрать меня обратно. Через неделю.

— У тебя диплом.

— А ему похер. Он это делает специально. Чтобы мне плохо было. Наказывает.

В комнате горькая тишина. Оса грустно смотрит на бутылку, я смотрю на Осу. Картина маслом.

— Как ты умудрилась во все это вляпаться?

— А как я умудрилась вляпаться в тебя? — отвечает вопросом на вопрос.

— Почему ты не сказала?

— А почему, собственно, я должна говорить? Ты мне кто? Затяжной геморрой и вечная головная боль?

У меня в мозгах не укладывается вся та хрень, которую она мне вывалила. От тех картин, что рисует шальной мозг, красная пелена перед глазами. Я даже знать не хочу, что у них происходило. Оса стальная, и если ее пробрало до такой степени, что сбежала, поджав хвост, то это было что-то из ряда вон.

Игрушкой. Бесправной. Безмолвной.

Слова гудят в голове набатом, выворачивая наизнанку.

— Уходи, — кивает на дверь, снова пытаясь меня выпроводить.

— Еще чего!

— Да какой от тебя толк, Меранов? — в пьяных глазах горечь плещется. — Мы с тобой только трахаемся весело, а все остальное по нулям.

Она не права и сама это знает, поэтому с досадой морщит нос и отворачивается. Между нами давно какая-то хрень творится, против которой нет сил бороться, остается только сдаться и принять это как должное.

— Почему по нулям?

— Ты прав, мы в глубоком минусе. Не включай рыцаря, Мерз. Тебе не идет этот образ, — она снова делает попытку слезть с моих коленей, и в этот раз я ее отпускаю.

— Проблему надо решать.

— Не переживай, решу.

— Интересно, как?

— Сейчас допью бутылку, потом хорошенько проблююсь от всей этой сладкой жизни, просплюсь, а завтра снова в бой. Не переживай. Я привыкла сама справляться, — произносит нарочито небрежно, — мне не на кого рассчитывать, кроме самой себя.

— И что ты сделаешь? Набьешь морду Гордееву? Будешь умолять отпустить?

— Нет, — Оса тянется за бутылкой, — я просто уеду с ним.

Последняя фраза звучит так тихо и безнадежно, что мороз по коже.

— И это, по-твоему, решение?!

— А других вариантов все равно нет. Ден меня не отпустит.

 Глава 15

Это утро было особенно тоскливым. Может, оттого что в голове сидел наглый дятел и самозабвенно долбил мой похмельный мозг, может — из-за мерзкого вкуса во рту, будто кошка нагадила, а может, по причине того, что в постели я была не одна.

У стены спал Мерз.

На всякий случай я подняла край одеяла и, превозмогая головную боль, опустила взгляд на свою тушку. Надо же! Трусы на месте! С чего бы это? Мне казалось, они с меня со свистом слетают, едва только Меранов появляется в поле зрения. Сам не захотел, наверное. Не встало на пьяную убогую Осу, особенно после того, что она каялась в своем боевом прошлом.

Дура. Нашла с кем откровенничать.

Но если честно, мне вчера так хреново было, что хотелось хоть кому-то пожаловаться. Пусть даже Захару. Пусть даже потом придется об этом пожалеть. Все равно. Не скажу, что после исповеди полегчало, но сокрушаться уже поздно.