Шрифт:
В моей груди болезненно взрывается сверхновая, оглушая пробудившимися снова чувствами.
Это финиш… Я снова влип. Словно и не было всех этих лет. Вот она — такая же ценная и родная. Больно…
Пристрелите меня, я хочу лечь рядом и получить свою порцию обезболивающего.
— Ненавижу тебя, Кошкина… — ложусь я лицом ей на живот, умирая от накативших болезненных чувств. Сжимаю ее ледяные пальцы.
— Нахрена ты опять появилась в моей жизни?..
Глава 6. Очевидное
За приоткрытой дверью я слышу, как Медведь тихо басит с кем-то из персонала. А может, по телефону. Его голос становится тише и удаляется.
Сжав кисть в руке, исследую большим пальцем её тоненькие. Увесистое кольцо на указательном. Двойной ободок на большом… На безымянном кольца нет.
Веду носом по хрупкому запястью. Чувствую едва уловимый запах духов и чуть более сильный — пенициллина и каких-то еще лекарств.
Я еще хочу кое-что увидеть… Пока она в отключке. Потому что потом вряд ли мне удастся.
Это теперь не имеет, наверное, никакого значения, но я хочу видеть — свела или не свела. Потому что я не свёл.
Расстегиваю пуговицу у себя на рубашке. Слева на груди — татушка. Маленькое стилизованные под букву «м» сердце.
Это мы после того, как расписались. На эмоциях…
Тысячу раз свести собирался не меньше. Но так и не смог. Это словно ампутация: тебе кажется что ты готов избавиться от мучающего тебя заражённого органа, но в последний момент, ты все равно вырываешь руку из под хирургической пилы.
Медленно тяну простыню вниз.
На Марьяне какая-то белая больничная сорочка. Глубокий вырез сбился. Плечо видно… А с другой стороны ткань врезается ей в шею. И я это как будто на себе ощущаю.
Поправляю ее больничную рубаху на шее. И медленно скользя пальцами вниз, отворачиваю край ткани, немного оголяя грудь. С волнением ловлю взглядом бордовое сердечко, стилизованное под букву «Л». Нет… не так… наклоняюсь, рассматривая внимательнее. «Л» чуть переделана. Внутри забита черточка. И теперь это не «Л», а «А».
Из груди в живот перетекает неприятное ощущение, словно меня разъедает. Еще одно предательство?
Дрянь…
«Или, это — «Аленка»?!» — цепляюсь я за единственную безболезненную версию.
Ну конечно же — Алёнка! Выдыхаю с облегчением.
Глажу пальцем бордовую татушку. Аленке я готов уступить это место…
— Эй! Убери руки свои!
В палату залетает какой-то мужик.
Поднимаю взгляд.
— Отошел от неё! — тыкает в мою сторону телефоном с горящим экраном. — Ты кто вообще?
Подносит телефон к уху.
— Перезвоню.
Оглядываем друг друга с ног до головы. Вторая его рука в пластиковом фиксаторе, под пиджаком. На переносице — пластырь. На бойца не похож, скорее на… методиста банка, да.
Сверлим друг друга взглядами.
Корочками в морду ему тыкать мне не фен-шуй. Я здесь не по работе.
— А ты кто? — хмурюсь я.
— Муж!
— А если ты муж, то где ваш ребенок сейчас? — оскаливаюсь я. — Муж он! Кольцо на «жену» надень сначала!..
В дверях встает подоспевший Медведев. Поправляю ткань на груди у Марьяны.
— Немедленно покиньте палату! — отстраняет Медведева врач.
— Я за эту палату заплатил! — холодно бросает этот «муж». — И за Ваши услуги, в частности.
— Вы заплатили за комфорт для пациента, я его обеспечиваю. А медицина у нас бесплатная. Немедленно! — безапелляционно указывает на выход нам врач.
— Айдаров, — кивает головой мне Медведев.
Присаживаюсь в коридоре на лавочку, напротив палаты. Лившец — вспоминаю я его фамилию — метрах в пяти снова говорит по телефону, с претензией поглядывая на меня.
— Что будешь делать, Лев? — толкает плечом в плечо Медведь.
— Ждать, пока придет в себя. Ты поезжай, Мих… — устало протираю ладонями лицо.
— А дочка?
— С дочкой непонятно. Я оплатил ночное пребывание в детском саду. Там Лена рядом…
— Чего тебе непонятно, Айдаров? — с досадой в голосе.
— Спросил её про отца, очевидно, она его не знает. Точно не вот этот вот, — киваю я с отвращением на банкира. — В ее версии, отец в Африке дрессирует Львов.
Медведев тихо угорает.