Марка опять ни о чем не спросили. Ни та ни другая. Нет тебя – ну и нет, нужен ты тут.

Ах, педагогика, вскинулась мама. Ну конечно, педагогика! Он же у нас прирожденная нянька, как это я раньше не догадалась. У меня, знаете, младшенькие, близняшки, так раньше плохо засыпали, а он их, не поверите, враз утихомиривал. Только подойдет, пару словечек скажет – они уже спят как миленькие и во сне улыбаются. Или даже вот в классе, учительница рассказывала, если какой конфликт, так Маркуша вмиг всех успокаивает.

Дама тогда как зыркнула на Марка, его аж дрожь пробрала. Очень, говорит, интересно. Через полгода жду.

Пока домой ехали, маму бросало то в жар, то в холод. Непременно вернемся, через полгода вернемся, тут-то нам и скажут, куда тебе дальше двигаться, говорила она. Нет, ну какова шарлатанка, денег содрала, а опять ничего нового, говорила она. Вот видишь, ты везде сможешь добиться успеха, за что бы ни взялся, а эти дуры с их ай-кью – ну их в пень, что они понимают. И тут же: развелось этих ясновидящих как собак нерезаных, свершений выдающихся она не видит, ишь, это мы еще посмотрим.

Ночью Марку приснилась эта шикарная дама из светлого кабинета. Она танцевала что-то восточное, но выходило не соблазнительно, а жутко. Волосы у нее были длиннее, чем в жизни, не до пояса, а до самых пяток, и извивались, как змеи. Тебя надо изолировать от общества, говорила дама, танцуя, и верхняя губа у нее брезгливо дергалась. Тебя надо закрыть в комнате без окон и там оставить до старости, иначе ты весь мир испепелишь, вот какие у тебя способности.

А через неделю Марк сам к ней пришел. Один, без мамы. Потому что ему позарез надо было узнать, чего такого противного углядела в нем эта дама и какого черта она не перестает ему сниться.

Ему долго не открывали, и он уже подумал, что не пустят, раз он без записи, но все равно звонил, и тут дверь вдруг открылась рывком, и навстречу Марку, тяжело топая, вышел некто грузный, дурно выбритый, душно пахнущий луком и сердитый, как голодный тираннозавр. Он чуть не сшиб с Марка шапку локтем, сплюнул и, замысловато ругаясь, быстро исчез в ноябрьской пурге.

Марк шмыгнул внутрь, шмыгнул носом, стащил с головы шапку и мимо рыжей девчонки на ресепшене («Куда вы? К кому? Молодой человек!») решительно зашагал в тот светлый кабинет к этой чертовой шикарной даме. Постучался, вошел, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь. Дверь нехорошо щелкнула замком.

– Пришел, – сказала дама. – Ну садись давай.

Марк сел, не снимая куртки и не глядя на даму. Подумал и положил шапку на стол.

– Ты очень кстати, – объявила она своим вороньим голосом. – Тут только что побывал один мужлан, любитель халявы, и так себя вел, что у меня теперь острое желание кого-нибудь придушить.

Марк дернулся и на даму все-таки посмотрел. Точнее, уставился. Волосы у нее были всклокочены, будто она только что яростно чесала голову, но глядела дама весело.

– Да не тебя, котик, не тебя, – каркнула она. – Не бойся. Лучше покажи-ка давай, что ты умеешь.

– Сплясать? – вежливо спросил Марк. – Или стишок рассказать?

– Ну это как-нибудь в другой раз, – хохотнула дама. – Ты, милый, дурака-то не валяй, тут мамочки нет. Нервы мне успокой, говорю. Представь, что я твой расшумевшийся братик или бодливый одноклассник. Как ты это делаешь, покажи.

Придурочная какая-то, решил Марк. Ну ладно. Раз вы так хорошо просите.

Он сощурился, глядя на даму. Ну что же.

Вот сидишь ты, например, дама, в сосновом лесу. Да, прямо в своем кресле и сидишь. И сейчас вовсе не ноябрь, а середина августа. И от сосен идет густой теплый запах, и завтра не надо рано вставать, и в руке у тебя кружка с земляникой… Откуда в августе земляника? Ну не суть, пусть будет. И тебе офигенски хорошо и спокойно.

Марк прикрывает глаза и говорит даме:

– Вы зря так волнуетесь. Все будет хорошо.

Марк открывает глаза.

Шикарная дама смотрит на него разочарованно и брезгливо.

– Скажи-ка, милый котик, – цедит она. – Что тебе скажет учительница литературы, если ты выйдешь к доске и вместо нормального ответа примешься мямлить: «Ну короче, Пушкин, – тут дама начала сюсюкать, явно пытаясь изобразить туповатого ребеночка, – Пушкин, типа, написал «Евгения Онегина», и там у него главный герой, кажется, кого-то застрелил из Калашникова»?

– Какая учительница? – тупо спрашивает Марк. – У нас по литературе Святослав Олегович…

– Неважно! – каркает дама, да так, что Марк подпрыгивает вместе со стулом. – Двойку тебе влепит Святослав твой Олегович, и хорошо, если из класса не выгонит за такую халтуру! Ты даже не делаешь вид, что стараешься! Ты меня должен был успокоить, а я в бешенстве! Почему?