Шрифт:
Они остановили извозчика и велели ему ехать в Сигурел. Таран купил себе темные очки, а Вожак покерные кости*, после чего они снова вышли на раскаленную улицу.
* Особый вид игральных костей с карточными символами на гранях вместо цифр.
– Видел девушку?
– спросил Таран.
– У которой ты купил очки?
– Да, смугленькая.
– Скорее всего, турчанка.
– Мне безразлично, кто она. Но она потрясающая, нет разве?
Они шагали по Шариа Каср эль-Нил, засунув руки в карманы шортов, и Таран надел только что купленные темные очки. Стояла послеполуденная жара, на пыльной улице было полно египтян, арабов и маленьких босоногих мальчишек, за которыми летели тучи мух. Мухи жужжали и кружились над ними, норовя облепить гноящиеся глаза. В раннем детстве матери этих детей сотворили нечто ужасное с их глазами, чтобы избежать воинской приписки, когда сыновья достигнут призывного возраста. Топая босыми ногами, мальчишки бежали вровень с летчиками, назойливо выкрикивая визгливыми голосами: "Бакшиш! Бакшиш!" - а за ними летели мухи. Повсюду стоял запах Каира, особенный запах, какого нет нигде, ни в одном городе мира. У него нет единого источника, он не исходит из какого-то определенного места - им пропитано все вокруг: сточные канавы, тротуары, дома и магазины, все товары, еда, которую готовят в лавчонках, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, щедро изливающее свой жар на этих людей и, не менее щедро, на канавы, канализационные трубы, лошадей, пищу и отбросы на улицах. Необычный острый запах, в котором есть одновременно что-то сладкое и гнилостное, пряное, соленое и горькое. И он никуда не девается даже в ранние часы утренней прохлады.
Два летчика не спеша шагали посреди толпы.
– Она просто потрясающая, тебе не кажется?
– снова спросил Таран, которому не терпелось узнать, что думает Вожак.
– Вполне хороша.
– Что хороша и говорить нечего. Знаешь, Вожак, чего бы мне хотелось?
– Чего?
– Мне бы хотелось пригласить ее куда-нибудь вечером.
Они перешли улицу и прошли еще немного вперед.
– За чем дело стало? Почему бы тебе не позвонить Розетт?
– Что еще за Розетт?
– спросил Таран.
– Мадам Розетт. Великая женщина.
Они прошли мимо питейного заведения под вывеской "Бар Тима". Хозяин его, англичанин по имени Тим Джилфилан, в прошлую войну был сержантом-квартирмейстером, а потом каким-то образом ухитрился остаться в Каире, когда армия отправилась домой.
– Вот и Тим, - сказал Вожак.
– Ну-ка, зайдем.
Внутри бара никого не было, один только Тим, который за стойкой расставлял бутылки на полках. Он обернулся, когда они вошли.
– Так-так-так, - произнес он.
– И где же это вы, ребята, так долго пропадали?
Ясно было, что он не помнит их, но по их виду он сразу же догадался, что они из пустыни.
– Как там поживает мой старый друг Грациани?
Теперь Тим повернулся к ним лицом и стоял облокотившись о стойку.
– Он совсем близко, - ответил Вожак.
– Вышел из Мерзаха.
– На чем сейчас летаете?
– На "гладиаторах".
– "Гладиаторы" здесь были еще восемь лет назад.
– На тех же самых и летаем.
Они взяли стаканы с виски и отнесли на столик в углу.
– Кто эта Розетт?
– спросил Таран.
Вожак сделал затяжной глоток, затем поставил стакан на стол.
– Великая женщина, - сказал он.
– Но все-таки кто же она?
– Гнусная старая шлюха.
– Это хорошо, но какое она имеет ко всему отношение?
– Так и быть, скажу. Мадам Розетт - владелица самого большого в мире борделя. Говорят, здесь, в Каире, она может достать любую девушку, только захоти.
– Чушь собачья.
– Это чистая правда. Набираешь номер и говоришь, где ты видел женщину, где она работает, в каком отделе, за каким прилавком, и даешь точное описание ее внешности - все остальное для тебя сделает мадам Розетт.
– Не будь таким наивным идиотом.
– Но это правда. Чистейшая правда. Мне рассказывали о Розетт ребята из тридцать третьей эскадрильи.
– Они тебя разыгрывали.
– Ну хорошо, тогда пойди поищи ее в телефонном справочнике.
– Вряд ли она там будет под этой фамилией.
– А я знаю, что она есть в книге. Посмотри на Розетт. Убедишься, что я прав.
Таран все равно не поверил ему, однако пошел к Тиму и попросил телефонный справочник. Он принес его на столик, где они сидели, раскрыл и стал листать, пока не дошел до Роз... Палец двинулся вниз вдоль колонки. Розеппи... Розери, Розетт. Все точно: Розетт, мадам, и рядом жирным шрифтом адрес с номером телефона. Вожак внимательно наблюдал за ним.
– Ну что, нашел?
– спросил он.
– Да, она тут есть. Мадам Розетт.
– Что теперь тебе мешает пойти и позвонить?
– А что я ей скажу?
Вожак уставился в свой стакан и потрогал пальцем кусочек льда.
– Скажи, что ты полковник, - ответил он.
– Полковник Хиггинс. Она не доверяет летчикам. Скажи ей, что ты видел красивую темноволосую девушку, которая продает светозащитные очки в Сигуреле, и что тебе хотелось бы пригласить ее пообедать.
– Но здесь нет телефона.
– Почему же нет? Вон там телефон.
Таран повернул голову и увидел телефон на стене в углу у стойки бара.
– У меня нет ни одного пиастра.
– Я тебе дам.
– Вожак порылся в кошельке и выложил на столик монету.
– Тим услышит все, что я говорю.
– Скажи на милость, какое это имеет значение? Он, наверное, и сам ей звонит. Ты уже окончательно зарапортовался.
– Ты говно, - сказал Таран.
Таран часто вел себя совсем как малый ребенок. Ему исполнилось всего девятнадцать, и он был на целых семь лет моложе Вожака. Довольно высокий, очень худой, густые черные волосы и лицо, прокаленное солнцем пустыни до черноты кофейных зерен. Он был, бесспорно, лучшим летчиком эскадрильи, и уже в начале военной операции на его боевом счету числилось четырнадцать уничтоженных итальянских самолетов. По земле он двигался медленно и лениво, словно усталый человек, и соображал, как сонный ребенок, тоже медленно и лениво, но, стоило ему подняться в воздух, сразу же все менялось - мозг работал с лихорадочной скоростью, движения делались быстрыми, почти молниеносными, как рефлекторные. Казалось, на земле он отдыхал, даже дремал, для того чтобы в нужный момент в воздухе, во время боя, наверняка пробудиться со свежей головой, готовым к быстрым решениям и глубокой концентрации на протяжении двух часов. Сейчас Таран был не на аэродроме, но овладевшая им мысль заставила его проснуться, как перед полетом. Это состояние могло длиться недолго, однако в данную минуту он был весь направлен на одну цель.