– Я буду помнить об этом, - ответил летчик.
– Проклятие.

Он повернулся и пошел вниз по улице, к дому с красными ставнями. Постучал, подождал. Постучал громче. Послышались шаги. Дверь открылась.

В доме было темно. Он только заметил, что волосы у женщины были черные и что такими же черными были ее глаза. Она смотрела на летчика, стоявшего на открытом солнце.

– Здравствуйте, - сказал он.
– Я инглез.

Женщина не шевельнулась.

– Мне нужен Йоаннис Спиракис. Говорят, у него есть лодка.

Она не двигалась.

– Он дома?

– Нет.

– А его жена? Может быть, она знает, где он?

Последовало молчание. Наконец женщина отступила, придерживая дверь рукой.

– Входи, инглезус, - сказала женщина.

Она провела его по коридору в заднюю комнату. В комнате было темно. Вместо стекол в окна были вставлены куски картона. Но он все-таки разглядел старуху, которая сидела на лавке, положив руки на стол. Маленькая, ссохшаяся, она напоминала подростка. Лицо было похоже на скомканный лист грубой оберточной бумаги.

– Кто там?
– спросила она тонким голосом.

Первая женщина сказала:

– Это инглезус. Он ищет твоего мужа. Ему нужна лодка.

– Здравствуй, инглезус, - сказала старуха.

Летчик стоял у двери, не проходя в комнату. Первая женщина встала у окна и уронила руки вдоль туловища.

– Где германой?

Голос старухи, казалось, был больше ее самой.

– Где-то у Ламии.

– Ламия.
– Старуха кивнула.
– Скоро они будут здесь. Может, они прилетят и завтра. Но мне наплевать, инглезус, слышишь, мне наплевать.

Она наклонилась вперед, ее голос зазвучал еще резче.

– Они придут, но ничего не изменится. Они уже побывали здесь, они появляются каждый день. Каждый день они прилетают, трах, трах, все закрывают глаза, потом открывают, выбегают наружу, вместо домов пыль, дома становятся пылью, и люди тоже...

Голос старухи зазвенел и оборвался.

Она помолчала, с трудом переводя дыхание, потом заговорила спокойнее:

– Сколько ты их убил, инглезус?

Летчик вытянул руку и оперся о косяк, чтобы снять вес с ноги.

– Сколько?

– Сколько мог. Нам сверху не сосчитать.

– Убей их всех, - выдохнула старуха.
– Убей всех, и мужчин, и женщин, и детей.

Ее лицо стало меньше, словно бумажный мячик скатали туже.

– Первого, которого я увижу, я убью.
– Голос прервался.
– Убью, а потом, инглезус, его семье скажут, что он мертв.

Летчик не ответил.

Она посмотрела на него и уже другим голосом спросила:

– Так что тебе надо, инглезус?

– Насчет германой, - сказал он.
– Ты же пойми. Что я могу сделать?

– Ничего, - сказала она.
– Что тебе надо?

– Я хочу видеть Йоанниса. Мне нужна лодка.

– Йоанниса здесь нет, - спокойно сказала старуха.
– Он вышел.

Неожиданно она оттолкнула скамью, встала и вышла из комнаты.

– Идем, - сказала она.

Летчик пошел за ней по коридору к входной двери. Поднявшись, она оказалась еще меньше, чем выглядела сидя. Быстро пройдя коридор, она подошла к входной двери и открыла ее. Когда она вышла на свет, он в первый раз понял, до чего она старая.

У нее не было губ. Вокруг рта, как и на всем лице, была натянута морщинистая кожа. Прищурившись от солнца, она поглядела вдоль улицы вверх.

– Вот он там, - сказала она.
– Вон он.

Летчик посмотрел. Она показывала на старика, сидевшего у деревянной поилки. Когда летчик обернулся, чтобы спросить ее, старуха уже ушла в дом.