Хруст простыни под спиной, лёгкие поцелуи по всему телу, аккуратные прикосновения грубых пальцев, томные вздохи, тихие стоны… Это мог бы быть мой идеальный первый раз. С мужчиной, которому я хочу подарить свою невинность.

Но дальше откровенных ласк дело не заходит.

— Я не хочу, чтобы ты пожалела, — шепчет он, покрывая поцелуями мою шею. — Пусть будет так.

Пусть будет так! Это и проклятие, и пожелание. Завтра я уеду, и всё превратится в прекрасные воспоминания.

Пусть будет так! Руки, блуждающие по телу. Ненасытные поцелуи. Страсть, обжигающая жарче южного солнца.

Пусть будет так! Стоны, заблудившиеся в его поцелуях. Точечные прикосновения к разгорячённой плоти. Горячая твёрдость у белёсых бёдер. Пальцы, сжимающие чувствительную кожу. Губы, смыкающиеся вокруг чувствительной кожи. Возносящие на самую вершину блаженства. Дарующие чудеса…

Искры из глаз. Мурашки по коже… О Боже! О Боже! О Боже!

Пусть будет так! Потерявшись во времени и пространстве, я представляю, что это не конец. А самое начало.

Словно скоро мы не расстанемся навсегда. Словно всё только начинается.

Пусть будет так! Только, пожалуйста, никогда не заканчивается!

Если бы у нас было чуть больше времени, я бы не согласилась на выдвинутые условия. Но сегодня… Пусть будет так!

До самого последнего вздоха страсти, до сведённых кончиков пальцев, до пронзительной глубины поцелуев… Пусть будет так!..

Ранним утром я просыпаюсь, скованная крепкими мужскими руками. Только рассвело, а мне так не хочется прощаться.

Я жадно изучаю черты лица мужчины, что спит безмятежным сном рядом со мной. Я уверена, что ничего не окончится между нами. Даже учитывая, что сегодня я уеду.

Стук в дверь прерывает мои думы. И он же обрывает наше случайное счастье.

Мой отец врывается в комнату. Смотрит в неверии на развернувшуюся картину.

Я умоляюще смотрю на папу, но ему всё равно.

— Маша, оденься, — бросает холодно, и мужчина за моей спиной приходит в движение. — Живо!

Рука на моей талии на мгновение напрягается. Но Павел тут же берёт себя в руки.

— Ступай в душ, Машенька, — говорит мне. — Ничего не бойся.

Он протягивает мне плед, чтобы я прикрылась, и я застенчиво принимаю его. Выскальзываю из кровати. Подхватываю свои вещи. Скрываюсь за дверью ванной комнаты.

— У тебя большие проблемы, мужик, — говорит папа Павлу. — На хрена ты мне девочку попортил?

Поначалу мне кажется, что я ослышалась, поэтому я переспрашиваю у Лизы:

— Кто-кто с нами в поезде едет?

— Мой Глеб, — отмахивается она, пытаясь запихнуть чемодан в отсек для хранения рядом с моим, точно таким же.

Чемоданы мы купили буквально три дня назад на распродаже по акции «Два по цене одного». Ну и пусть они обошлись нам за те же деньги, что мы могли бы потратить и купить себе целых три чемодана, но именно такие, со слов Лизки, сейчас в моде в этом сезоне.

Кто вообще придумал эту моду на чемоданы? Мой папа назвал его кислотной тошниловкой, и я была с ним полностью согласна.

— Давай, Лизок, свою тошниловку, — вырастает в дверях купе папа, и подруга перестаёт пыхтеть, замолкая.

Я тоже прикусываю язык. Если папа узнает, что с нами в одном составе в сторону Крыма едет потенциальная угроза моей девичьей чести, то просто закинет меня на плечо и оттащит обратно домой, заперев до конца лета.

Папа закидывает наверх Лизкин чемодан, окидывает нас с подругой суровым взглядом и говорит на прощание:

— Проводница за вами приглядит, я договорился. Чай, кофе купите сами, не маленькие. На станциях-пятиминутках из вагона нос не высовывайте. И чтобы без глупостей. Никаких курортных романов!

Я закатываю глаза, еле сдерживаясь от язвительного комментария. Но если открою рот, боюсь, что орать придётся до самого дома. До самого сентября.

Я полгода уговаривала отца отпустить меня с Лизкой на море. Мы подрабатывали всю весну, помогая одноклассникам подготовиться к единому госэкзамену, успешно сдали сами, поступили в приличный вуз, справили моё совершеннолетие, и в качестве подарка и поощрения моих трудов папа дал своё согласие на наше путешествие. Целый месяц вдали от дома!