— Что, поубавилось спеси? — оскалился коварный интриган.

— С кем имею дело? — прокричал я, обращаясь к стрелкам.

— А сам кто будешь? — донеслось из крайнего окна старостиного дома.

— Друзья зовут меня Коллекционером. Может, слыхали?

— Доводилось, — прозвучал ответ после недолгого молчания.

— Вы ведь из Навмаша, я прав?

— Прав.

— Сюда от Навашино дорога неблизкая. Давно этот пидор вас вызвал?

— Ночью дело было.

— Вот как? Сразу после нашей сделки.

Слушая разговор, Вениаминыч даже не пытался сдерживать ухмылку, явно довольный собою.

— Никаких сделок между тобой и Кадомом быть не может, — парировал мой таинственный собеседник. — Хотел сделку — надо было базарить с Семипалым.

— Если ты не понял, мы только что по сходной цене решили вам невъебенно большую проблему.

— Да, знаю. Благотворительность нынче — штука редкая. Лично я это ценю, и потому ограничусь устным предупреждением. Но в следующий раз на такую доброту не рассчитывайте.

— Весьма великодушно, — отвесил я короткий поклон.

— Ага. А теперь кругом, и пиздуйте нах**.

— Мы бы с превеликим удовольствием, вот только грузовик свой заберём.

— Грузовик больше не ваш. Считайте это платой за доставленное Навмашу беспокойство.

В тот самый момент, когда мой наделённый полномочьями собеседник договорил «считайте», из дальнего окна противоположного дома исчез один ствол.

— Так не годится.

— Охуеть ты борзый. Мне говорили, думал — брешут, а оказалось — правда. Уясни, борзый, ты всё ещё жив только благодаря своему имени. Кое-кто из бугров, возможно, расстроится, узнав о твоей кончине.

Ствол номер два аккуратно покинул соседний оконный проём.

— Приятно слышать.

— Но горевать они будут недолго и несильно, так что я готов рискнуть.

— Всё ясно, мы не ищем проблем. Только одна просьба, — тянул я время, как мог.

— Чего ещё?

— Разреши забрать кое-что из машины. Понимаю, это может показаться глупым, но там, в бардачке, лежит одна очень личная вещица, которая дорога мне и ни для кого больше ценности не представляет. Более того, мир будет благодарен, если я оставлю это сокрытым от чужих глаз. Серьёзно, однажды несколько человек её увидали — пришлось убить всех, из сострадания. Их глаза кровоточили, а желудки выворачивались наизнанку. Мои вкусы слишком далеки от общепринятых норм. Но, с другой стороны, именно они — больные и извращённые — позволили дать начало новой жизни. А это ведь всегда прекрасно. Согласен?

— Во даёт, — усмехнулся уполномоченный. — И что же там?

Шипение ВСС дало команду «На старт!», раскатистый хлопок «Скаута» скомандовал «Марш!».

Мы со Стасом метнулись в разные стороны. Оставшийся стоять столбом Николай утонул в поднятой шквальным огнём пыли. Впрочем, безудержный треск четырёх автоматов в доме старосты довольно быстро сделался сольным, а секундой позже и вовсе смолк, сменившись бурным, рвущим голосовые связки потоком проклятий:

— Суки!!! Вы в конец берега потеряли!!! Против кого прёте, уёбки?!!! На Навмаш вздумали прыгать?!!! Вы хоть знаете, что с вами сделают?!!! Вы молить о смерти будете, сучары!!!

— Утомил, — достал я из подсумка Ф-1, выдернул чеку и удивительным по красоте броском отправил чугунный подарок в оконный проём к шумному охранителю закона.

— Бля! — донеслось оттуда растеряно, а потом хлопнул взрыв, и куски домашнего уюта вылетели из квартиры Вениаминыча наружу.

Сам же виновник торжества, всё это время прилежно лежавший на пузе, смекнул, что закон остался без защиты, и предпринял робкую попытку покинуть территорию бандитского разгула, но к несчастию Вениаминыча, одна из выпущенных мною пуль легла аккурат за его правое колено. Нога вывернулась под непредусмотренным изначальной конструкцией углом, и староста с трогательным «Ой» вернулся в горизонтальное положение. Боль пришла мгновением позже.

Поборов жгучее желание насладиться корчами и завываниями Вениаминыча, я на пару с Ольгой пошёл убедиться в отсутствии признаков биологической активности на занимаемой им при жизни площади.

Трое стрелков, с коими я не удостоился чести пообщаться, отмокали в лужицах своего богатого внутреннего мира, обзаведясь новыми технологическими отверстиями в черепах. Болтуну же повезло меньше. Теперь растерянные интонации в его прощальном слове стали понятны. Трудно оставаться собранным и чётким, когда внезапно ощущаешь ягодицами рёбра подкатившейся гранаты. Причудливо сплетённые ноги соединялись с осыпанным пылью торсом посредством жидкой кашицы, до сих пор пульсирующей под мокрыми изодранными тряпками.

— Ну здравствуй, — отпихнул я подальше оброненный автомат. — Дай хоть посмотрю на тебя, защитник закона.

Тот хрипло усмехнулся и оскалил красные зубы:

— Постой, — неловко вскинул он руку на линию направленного ему в голову ствола. — Последняя просьба.

— Я слушаю.

— Скажи, что в бардачке.

— Фото твоей мамаши, сынок.

Всё-таки приятно отправлять людей в небытие, дав ответ на их сакральные вопросы. Это придаёт действу некой осмысленности, завершённости. Молчаливое нажатие на спусковой крючок переводит убийство в категорию тупой механической работы. Нельзя быть виртуозом, забивая скот, но можно быть им, ставя логическую точку над экзистенциональным «и».