Так что так или иначе я снова перешел на свою любимую тему — дело моего лучшего автора. Причем, хочу еще раз подчеркнуть, что в тот момент мы ничего этого еще не знали. Мы смотрели на рисунок и ведать не ведали, что перед нами кучер доктора Сарториуса и умелец на все руки — некий Врангель. На рисунке в тот момент мы видели только портрет мощного бритоголового убийцы Накса Гири. Но я все равно чувствовал себя окрыленным. Это была хорошая работа. Донн впервые за все время широко улыбался. Дошло до того, что на радостях капитан заказал выпивку для всех и чай для девочки. Донн поздравлял и благодарил Гарри, который застенчиво улыбался, а потом, нахлобучив свою шляпу на головку Роузи, тоже заказал выпивку на всех. Подумать только, и все это происходило в таверне «Черная лошадь»!

Я совершенно уверен, что именно Донн является первым, кто применил в полиции словесный портрет, и готов утверждать это под присягой. Идея публикаций таких портретов в газетах появилась позже и принадлежит не Донну. Славный капитан считал службу в полиции профессией, даже скорее призванием, и не допускал мысли о привлечении профанов к розыску преступников — ему бы и в голову не пришло, что население Нью-Йорка может хотя бы столь косвенным способом исполнять полицейские функции, дублируя его работу. Хочу еще раз напомнить вам, что в те достославные времена наше поколение было воспитано на обветшавших образцах европейской цивилизации. Но времена меняются, и некий мистер Грили публикует в газете «Трибюн» статью, в которой утверждает, что молодые люди трактуют законы так, как им вздумается, сообразно обстоятельствам. Но в Нью-Йорке, утверждал тот же автор, право превратилось в род гражданской религии… все это очень созвучно настроениям Донна, который в своем деле был настоящим аскетом.

Поэтому портрет, нарисованный Уилрайтом, предстояло использовать самому Эдмунду Донну, его сержантам и тем людям в муниципальной полиции, на которых Донн мог положиться. С этим портретом полицейским надо было обойти гнезда разврата на городском дне в поисках силача, свернувшего шею Наксу.

Сейчас я понимаю, что своим неосторожным словом мог внушить вам абсолютно превратное представление о докторе Сарториусе… впрочем, пока вам известно лишь его имя. Я далек от мысли убедить вас, что Сарториус был всего-навсего тактиком, который допустил ошибку в своей игре. Этот человек выставлял собственные требования, но выполняли их совершенно другие люди, что согласуется с моделью мироздания, которая предполагает в породе человеческой свободу воли. Доктор внушил своим людям, что каждый волен сам выбирать ту меру служения их общему делу, какой хватало для выполнения поставленной задачи. Кучер омнибуса и мастер на все руки, повара, медицинские сестры, администрация госпиталя, или как там называлось это заведение? его директор Юстас Симмонс, бывший экспедитор по работорговле у отца Мартина — все эти люди работали на Сарториуса с наслаждением людей, сделавших свободный выбор.

Я воздержусь здесь от описания обстоятельств, в которых мы впервые встретили Сарториуса, и буду придерживаться хронологического порядка в изложении. Но в то же время, чтобы сделать рассказ более выпуклым для восприятия, я буду иногда нарушать хронологию. В конце концов, одно дело, когда жизнь ваша влачится день ото дня и мысли не выстроены в строгую иерархию, потому что вы не в состоянии выделить главные, определяющие события — они все кажутся вам одинаково важными, и только если в рассказе автор частенько забегает вперед, позволяя вам приподнять завесу таинственности с происходящего, — только тогда повествование приобретает в ваших глазах известный интерес и побуждает мозг к размышлениям. Хотел бы я, чтобы вы побыли в том подвешенном состоянии, в котором пребывали мы с Донном, в то время как члены семьи покойного и его друзья, адвокаты и просто знакомые считали все происходящее частным делом Пембертонов. Но мы-то знали, что за этим делом скрывается нечто гораздо более грандиозное.

Первые ценные и достаточно подробные сведения мы получили от врача, после чего имя Сарториуса перестало быть для нас просто набором звуков. Это был тот самый врач, от услуг которого в свое время отказался Огастас Пембертон — доктор Мотт. Тадеус Мотт. Дело обстояло так: по просьбе капитана Донна Сара Пембертон написала письмо доктору Мотту, в котором поинтересовалась, не может ли он выслать ей подробную выписку из истории болезни ее умершего мужа. Это был еще один пример неистребимой любви капитана Донна ко всякого рода документации. Не знаю, чем сумела разжалобить старого доктора вдова — может быть, ссылками на свое бедственное положение, но доктор Мотт — несомненно, джентльмен старой школы — выслал ей но почте требуемую выписку. Таким образом, мы получили инструмент, позволивший нам заглянуть, если можно так выразиться, в нутро мистера Пембертона-старшего.

Исключая период прошлого года, Огастас Пембертон страдал обычными для человека его возраста недугами: умеренной потерей слуха, подагрой, простатитом и редкими приступами дыхательной недостаточности. За несколько месяцев перед тем, как слечь в постель, Огастас посетил доктора Мотта в Манхэттене и предъявил жалобы на эпизодические обмороки и нарастающую утомляемость. Предварительный диагноз был — анемия. Доктор Мотт хотел поместить Огастаса в госпиталь, чтобы понаблюдать за течением заболевания. Огастас отказался. Оказалось, что Саре Пембертон была известна не вся правда. Мистер Пембертон знал о своем заболевании еще до того, как в Рейвенвуде у него начались частые обмороки. Не отличалась только в обоих версиях реакция Пембертона на диагноз, установленный доктором Моттом. В конце своего послания Мотт писал, что, когда он видел Пембертона во время своего визита в Рейвенвуд, больной находился в последней стадии страшной анемии, для лечения которой медицина располагает только паллиативными мерами. Я употребляю слово страшная, но в тексте упоминалось какое-то другое, мудреное медицинское слово, из которого я понял только, что заболевание имеет необратимый характер и, как правило, приводит к смерти в течение шести месяцев и меньше.

Теперь оказалось, что расхождения в показаниях Сары Пембертон и доктора Мотта не имели ровным счетом никакого значения. Старик скрывал от своей жены что-то еще — очень и очень важное. Это несовпадение и возникшее подозрение заставили Донна предпринять поездку к доктору Мотту. Я отправился вместе с капитаном.

Когда в разговоре Донн упомянул имя Сарториуса, Мотт не выказал никакого изумления или повышенного интереса.

— Я нисколько не удивлен, что он взялся лечить этот запущенный случай… Возможно, больному были даны обещания, внушившие ему неоправданные надежды на выздоровление.

Мое сердцебиение несколько участилось. Я взглянул на Донна. Этого служаку не так-то просто было пронять. Но он все же спросил:

— Вы хотите сказать, доктор, что этот Сарториус — шарлатан?

— О, нет, что вы! Это прекрасный, умный и грамотный врач.

— Но его имя не значится среди членов Нью-Йоркской медицинской ассоциации, — поспешил и я вставить слово.

— Врачу не обязательно быть членом ассоциации. Это не правило. Большинство врачей находят, что вступать в такие ассоциации имеет смысл, это позволяет поддерживать контакты с коллегами. Ассоциация — полезная организация, во всяком случае, стоящая. Это, конечно, оборачивается формализмом, но в целом для медицинской науки подобные объединения, пожалуй, полезны. У нас бывают симпозиумы, конференции, на которых мы делимся друг с другом своими достижениями. Но Сарториус не является членом ни одного из известных мне обществ.