– Сволочь. Подлюка. Гад и сукин сын…

– Венчик, успокойся. Ну постоит и уедет. Куда он денется?

Вениамин Семеныч отвернулся от окна и угрюмо посмотрел на жену.

– Уже неделю стоит. Какой смысл обозначать парковочные места номерами квартир, если любая скотина может поставить на неё свой драндулет и стоять сколько влезет?

Он снова повернулся к тюлевой оконной занавеске и принялся жечь серебряную Шкоду взглядом. Сидевшая за столом дочь Нонна доела тост с джемом и сказала:

– Ну запиши номер и сообщи кому-нибудь. Пусть определят владельца… Мам, а это точно не к соседям кто-то приехал?

Мать налила в три кружки кипяток и поставила их на стол,

– Я Беату спрашивала позавчера, а ведь она все про всех знает… Говорит, что у нас в доме новую машину купил только тот венгр… как его… Лайош из девятой. Но это было всего три дня назад, и она у него красная… Фиеста кажись. Венчик, ты с молоком чай будешь или чёрный?

Но муж не ответил. Он продолжал закипать праведным гневом. Из окна номер незнакомой машины на его парковочном пятачке не был виден. Прямо в тапках он спустился во двор и подошёл к Шкоде. Спереди номер был заляпан грязью, и он, не найдя ничего опознавательного на водительском сидении, подошёл к багажнику и переписал номер шариковой ручкой себе на запястье.

– Я тебя заразу… – начал он вслух, но не договорил.

Из багажника сочился запах. В первую секунду Вениамин подумал со вздувшейся досадой, что в машине оставили еще и испортившиеся за восемь дней продукты. Потом он узнал этот запах и его замутило. Ему он был знаком. Отслужившему в армии в восьмидесятых этого запаха не забыть.

– Что с тобой? – спросила жена, увидев лицо вернувшегося Вениамина.

– У твоей полячки… Беаты, сын хорошо по-английски говорит?

– Конечно.

– Беги к нему, пока он на работу не ушел. В полицию надо позвонить.

Четырехэтажный квартирный дом в городе на северо-восточном побережье британского острова снимали в основном иммигранты из Азии и Восточной Европы, но жили в нем и две английские семьи. В нем было всего шестнадцать квартир, от центра было целых минут сорок пешком. Зато небольшой магазин пакистанца Азбая, с почтовым отделением никогда не подводил, когда требовались самые необходимые мелочи. Сюда часто забегали за открытками, хлебом, молоком и сигаретами жильцы целого квартала. Здесь, по дороге из школы дети покупали тянучки на оставшиеся от обеда деньги. Именно отсюда по кварталу разнеслась новость еще до того, как приехала полиция. А приехала она быстро. Сначала просто машина с патрулем. Потом фургончик с криминалистами. Серебряная Шкода Октавия исчезла под белой палаткой, а половину парковки вокруг неё обнесли желтой ленточкой. День был воскресный. Любопытные глазели из окон, толпились у входной двери и у калитки в сквере, несмотря на дождик. Местный констебль следил, чтобы владельцы соседних машин перегоняли свои автомобили на соседнюю улицу без особых выражений недовольства. Он извинялся, уговаривал, иногда вяло грозил ответственностью за… Ну, не стоит, граждане, мешать работе полиции. В конце концов к нему подошел его напарник, и спросил.

– Пойдешь со мной по соседям, или Викки будем ждать?

– Пойду. Пусть Викки берет показания у того русского, что нам звонил.

Он махнул своим товарищам из второй машины, и вытащил блокнот. Нет, он вовсе не испытывал чего-то там негативного к русскому свидетелю. У предложения была одна единственная причина. Виктория Аддисон, русоволосая и крепкая, была единственной штатной офицершей, которая говорила по-русски. Сегодня у нее должен бы быть выходной, но шеф лично позвонил и велел выходной перенести. Родом она была из города Белгорода, а всего четыре дня назад ей исполнилось двадцать девять лет.

Приехала Виктория к многоквартирнику только в час дня, проклиная в сотый раз свою униформу, которая ужасно ее полнила. По крайней мере, так ей казалось. Получив инструкции и краткое описание событий (более развернутых на тот момент еще не было), она поднялась на третий этаж (четвертый по нашему) и постучала в дверь с номером 11. Ей открыл человек, которому было уже под шестьдесят. Он был грузен и хмур, одет в спортивный костюм асфальтового цвета, седеющие волосы еще выдавали рыжину, как и почти слившиеся веснушки под глазами.

Виктория поздоровалась и представилась, назвав, кроме имени, еще и свой номер на погонах.

– Вениаминас Голубевс? – спросила она с тем мало кому известным, непередаваемым выражением, которое переводило ее вопрос на «Вениамин Голубев?» Мужчина ее прекрасно понял.

– Вениамин я, да. А это мои жена и дочь. Зоя и Нонна.

– Вы сегодня позвонили нам с сообщением, которое требуется оформить в виде письменного свидетельского показания. Вы не возражаете?

– Нет, конечно. Проходите на кухню, там стол…

– Чаю хотите? Или кофе? – спросила супруга свидетеля.

– Да, черный кофе без сахара, спасибо вам большое. Вениамин… как вас по отчеству?

– Да не нужно тут отчеств, раз уж живем в стране, где они не приняты. Просто – Вениамин. Я сам должен написать показания? Английский у меня так себе…

– Можно на русском. Нам потом независимый переводчик сделает по-английски.

– А нам с мамой тоже нужно давать показания? – спросила Нонна, красивая женщина лет тридцати, но маленькая и хрупкая как подросток.