Во время этого монолога возвращается старый господин, опираясь на двух монахинь. Он останавливается. Философ и Племянник, привстав, кланяются ему. Затем все трио возвращается в зал.

Чтобы было что жевать, и переваривать. Капитал в тридцать три миллиона золотом сколотил он, грабя, мародерствуя и доводя до банкротства других. И что это ему дало? Ведь главное в жизни - это легкое, регулярное, приятное отправление естественных надобностей. Блажен тот, кто каждый вечер может спокойно усесться на свой стульчак. Вот где истинное равенство. Там великий Бернар оставляет практически столько же, сколько и я, но при этом, готов спорить, ему приходится затрачивать больше усилий, чем вашему покорному слуге.

ФИЛОСОФ. Порой я спрашиваю себя, кто из нас философ, вы или я.

ПЛЕМЯННИК. Я не осмелюсь ответить вам. Но в одном я твердо убежден: знатные люди нуждаются в таких, как я. Мы им помогаем искупать грехи. Куртизанка мстит финансисту за принца; мошенник, камеристка, повар мстят куртизанке за финансиста. Мне же судьба предопределила вершить высшее правосудие над этим тюфяком Бертэном и этой бестией - его женой. В этом мире все получают по заслугам.

ФИЛОСОФ. А вам не кажется, что вы довольно неблагодарны по отношению к вашим покровителям?

ПЛЕМЯННИК. Разве я виноват, что они спутались с таким типом, как я? Нет, нет. Им было известно, чего я стою, а я все знал о них. Мы заключили молчаливый договор, которым устанавливалось, что они будут моими благодетелями, а я за их добро рано или поздно отплачу злом.

ФИЛОСОФ. Я нахожу, что он несколько односторонен, этот ваш договор.

ПЛЕМЯННИК. Дело не во мне. Возможно, в один прекрасный день я получу большое наследство, и тогда тем, кто транжирит миллионы, стану я. И тут уж я не собираюсь мелочиться. Готов вернуть все, что мне досталось, до последнего гроша - за игорным и обеденным столом, у женщин...

ФИЛОСОФ. Боюсь только, что до этого дело никогда не дойдет.

ПЛЕМЯННИК. Кто знает?

ФИЛОСОФ. Ну хорошо - допустим, что наступит день, когда вам достанется большое состояние. Что вы собираетесь с ним делать?

ПЛЕМЯННИК. То же, что делают все нищие, на которых свалилось богатство. Я бы хотел стать самым беспардонным парвеню, которого видел мир. Тогда моими паразитами станут другие, и я уж им за все отплачу. Мне нравится повелевать людьми, и я буду помыкать этими негодяями. Я люблю лесть, и меня станут превозносить. Всех писак, всех сплетниц я возьму на содержание, и обходиться с ними буду так же, как прежде обходились со мной. Ну-ка, паршивцы, я требую развлечений! И они будут меня развлекать, иначе я их прогоню за дверь. Они доставят мне любых девиц, каких я только пожелаю, и мы будем вместе с ними напиваться до чертиков. А за бокалом шампанского мы перемоем косточки всем добрым людям, которые возомнили себя образцом добродетели. Это так сладостно. Первым на очереди окажется мой дядюшка. Мы докажем, что Вольтер это самодовольный пачкун, что Монтескье сам не понимает, о чем говорит, что Дидро лишь толчет воду в ступе. А мелких моралистов, вроде вас, мы просто обойдем, пожав плечами, потому что прекрасно знаем вам цену. Вы презираете нас из чистой зависти, ваша скромность призвана скрывать ваше высокомерие, а живете вы неприхотливо только потому, что вам не остается ничего другого.

ФИЛОСОФ. А вы и вправду умеете делать комплименты.

ПЛЕМЯННИК. Я говорю вам лишь то, что богатые и влиятельные люди всех сословий думают о философии. На людей, подобных вам, смотрят просто как на странных чудаков, - как мне кажется, с полным основанием. Вы хотите доказать всему миру справедливость ваших фантазий, которые вы называете добродетелями. Но представьте себе, что вам вдруг удалось обратить все человечество в приверженцев вашей философии. Получилось бы чертовски грустное зрелище! Нет, лучше уж я буду следовать заветам Соломона: пить лучшие вина, поглощать изысканнейшие яства, спать с красивейшими женщинами, покоиться в мягкой постели, - а все остальное - суета сует.

ФИЛОСОФ. Я вас правильно понял? По-вашему, выступать за права, принадлежащие любому человеку от рождения, - пустая трата сил?

ПЛЕМЯННИК. Суета! На этой земле, от одного полюса до другого, я вижу только тиранов и рабов.

ФИЛОСОФ. И вы не пошевелили бы пальцем ради вашего лучшего друга?

ПЛЕМЯННИК. Суета! Разве у нас есть друзья? Но даже имей я друга, неужели я должен добиваться, чтобы он начал меня избегать? Благодарность тяжкое бремя. И потому любой человек сторонится того, кто помог ему в беде.

ФИЛОСОФ. А как бы вы поступали с вашими родителями, женой, с вашими детьми?

ПЛЕМЯННИК. Суета! Вы хотите, чтобы каждый из нас брал на себя семейные обязанности. Но к чему это приводит? К ревности, к разводам и тяжбам из-за наследства, к сплошным огорчениям. Вам это известно так же хорошо, как мне.

ФИЛОСОФ. Нет.

ПЛЕМЯННИК. Значит, вы искренне считаете, что следует быть хорошим человеком?

ФИЛОСОФ. Почему нет? Бывают роли и похуже.

ПЛЕМЯННИК. А мне какая с того выгода?

ФИЛОСОФ. Как только я делаю что-то правильное - такое случается, - я сразу же чувствую себя лучше.

ПЛЕМЯННИК. Ощущаете свою исключительность.

ФИЛОСОФ. Глупости. Я не говорил, что становлюсь лучше, но - чувствую себя лучше. Между прочим, совершенно безразлично, кто творит добро. Важно, что оно существует и что оно гораздо долговечнее, чем вам кажется, А вот у вашей подлости короткие ноги. Разумеется, когда вам удается кого-нибудь облапошить, у вас тут же загорается взгляд. Мне это знакомо. Вас распирает от злорадства. Вы торжествуете. Однако наутро вы смотритесь в зеркало, и вас охватывает неприятное чувство. И тогда вам остается лишь одно - усиливать дозу, придумывать еще более худшую подлость, и так это продолжается, пока в конце концов вы не замечаете, что в дураках остаетесь вы сами.