Сам черт и ангел уже запутались, как в отдельности, так и вместе, что там вообще надумал их искушаемый и подопечный. Знала бы Аня, как далеко уплывет брошенный ее удочкой поплавок! Не только в мечтах, но и теперь в планах Федорова построено большое будущее, где Аня заняла «завидно» блистательную, на первом плане роль. Так сказать, бросала Аня крючок за чисто мужскую природу, но Иван, чуток поварившись в пред сонных грезах, ни в коем случае не отвергая саму эту природу, налепил на нее много всего лишнего.

Удивительно, как сам образ Ани поменялся в его глазах. Федоров будто бы прозрел и увидел настоящую, естественную красоту, которой излучалась Аня в огненно-рыжем окрасе. Надо заметить, что Воскресенская действительно не так и дурна собой. Наружностью, чертами лица, конечно, она не эталон модных тенденций, но потому то и красивее, что красота то ее как раз таки естественна, в некотором роде своеобразная, не по выдуманному образцу, а своя, неповторимая, индивидуальная, сугубо Анина красота — на все века сотворенная в единственном экземпляре. К слову сказать, если даже покажется, что Аня и вовсе не симпатична лицом, то во всяком случае никто не имеет права отрицать очевидное: прекрасные, яркие, пышные волосы Ани, и действительно выразительные, сказать бы по другому, но именно красивые светло-зеленые ее глаза. Жаль только, что волосам своим Аня не уделяет необходимого внимания, а на глаза постоянно насупливает брови, да и строит она глазки свои часто злющими, как у одичалой городской кошки.

Но какая стала Аня в воображении Федорова — сложно себе представить; да и сам Иван не смог бы того выразить словами. Но вдруг, неожиданно, в несколько дней Воскресенская так преобразилась, что стала чуть ли не по всем показателем девушкой превосходной и необыкновенной. Глаза и волосы — это отдельная эпическая песнь, но на этом его грезы не останавливались, всесторонне преображая натуру Ани: губы изысканны, маленький носик аккуратен, и шея ее стала элегантной, как у античной статуи.

Передумав и нафантазировав до небывалых пределов, Федоров, томившийся неразрешенной ситуацией, все же не выдержал и уцепившись за крючок, потянул за леску.

— Аня, — впервые назвал ее по имени. — Ты это тогда по-правде сказала? — Он приблизил свое лицо к склонившейся над тетрадкой Воскресенской.

— Про что? — не отрываясь, без всякого интереса спросила она.

— Ну… — не знал он как начать. — Ты же тогда сама говорила…

— Очень хочется, да? — Подняла она голову и ехидно ухмыльнулась. — Уже жмет что-ли? — спросила она и стала пристально смотреть в его глаза.

— Значит смеешься, — обидчиво отвел он глаза. — Понятно.

— Нет, я не шутила, — повернулась она к тетради, ручкой продолжая аккуратно выводить строчку стихотворения. — Ты мне, я тебе. Все очень просто, только соображаешь ты как всегда туговато. Сколько ты думал? Недели две?

Федоров снова прильнул к парте, ровняясь с лицом Ани.

— Ты действительно хочешь отношений? — сказал он с интонацией в голосе, будто приближался к вековой тайне.

— Что-о? — вытянула Аня, повернувшись к нему. Лицо ее брезгливо сморщилось, а приоткрывшийся рот застыл в вопросительно- высокомерном тоне. — Отношений?

— Ну да! — не сдержал он улыбки, на фоне блеснувших в надежде усталых глаз.

В считанные мгновения Аню покоробило, передернуло и затрясло. Внутренняя дрожь презрения постепенно перешла в плечи и руки; шея ее напряглась, а глазки от избытка отвращения сузились, будто ей пришлось наблюдать перед собой извивающегося в кольцах червяка.

— Отношений? — словно не веря услышанному, повторила она, совсем не изменившись в лице.

— Я понимаю, ты немного перепутала. Начала тему с конца. Я прав? Но ведь ты это имела в виду? За эти дни я очень хорошо все обдумал.

— Да, — сквозь сомкнутые зубы и словно вздыбленные губы нехотя ответила Аня. После, быстрыми, краткими движениями руки, раздражительно поморщившись и плотно сомкнув рот, она начала чесать ссадину на левой ладони. Раны от падения на этажке уже стали заживать и чесались иногда невыносимо, что выводило Аню из себя.

По налившемуся румянцем лицу Федорова и от умиления помокревшим его карим глазами — от чего Аню охватил приступ тошноты, — она поняла, что «туповатый» сосед ее «совсем не догоняет» и «надумал себе какую-то несусветную хрень», но надо было соглашаться и на эти, как он выразился — отношения, потому как «объяснять бесполезно». Хочет думать об отношениях, рассуждала она, пускай себе думает; что хочет пусть думает, лишь бы не срывался с крючка.

Ничего не сказав, Иван откинулся назад и стал всматриваться в классную доску, принявшись вновь обдумывать, анализировать, сопоставлять, как все это ему виделось. От этой реакции Аня недовольно забегала глазами, а после сама вернулась к тетради, верно решив, что «этот уже никуда не денется».

— Но раз отношения… — услышала она над собой.

— Слушай, ты! — дернулась Аня, но быстро взяла себя в руки, сбавив тон. — У меня условие. Понимаешь? Я же тебе говорила, — нетерпеливо проскрежетала она. — Сначала выполнишь мою просьбу! Понял?

— Да ты не нервничай, — сказал он, и стараясь произнести нежно, демонстрируя свою симпатию, все же неуклюже добавил: — Аня.

— Я не нервничаю, — зашипела она. — Условия! Понял?

— Да понял я, понял, — отмахнулся он, откинулся назад и через секунду опять поравнявшись с Аней головой, сказал: — Получается так. Теперь ты моя девушка, правильно?