Шрифт:
– Ввели.
– Довольны?
– Если не испортятся, ничего.
– Как испортятся?
– Как? Взятки станут брать… Русскому человеку, бедному, дохнуть нельзя, а китайцам – житье. Закона нет жить им в Благовещенске, а половина города китайская… Грязь, как в отхожем месте, у них: ничего…
– Нечистоплотны?
– Падаль едят, конину, собак – грязь… тьфу… Водкой своей торгуют.
– Тайком?
– А так… дешевая и вдвое пьянее нашей… Сейчас напейся, – сегодня пьян, а завтра выпей натощак полстакана простой воды, и опять пьян на весь день… ну и тянется народ за ней… Китаец всякому удобен… Положим, не торопи его только – он все дело сделает. А против русского втрое дешевле… Опять русскому должен – надо отдать… Если по шее ему, и он сдачи умеет дать; а китайцу дал по шее да пригрозил полицией, – уйдет без всякого расчета и не заикнется…
Молчание.
– И вот какое дело, – говорит кузнец, – совсем нет китайских баб. Китайцев, ребятишек – все мальчишки, а баб нет; штук десять на весь Благовещенск не может же десять их такую уйму народить? И вот я в ихней стороне пробирался и чуть под пулю не попал, – у них это просто, – и в фанзах ихних мало баб…
– Прячут от нас, боятся обиды, – глубокомысленно вставляет с мелкими чертами лица матрос.
– Положим, – говорит кузнец, – нельзя и нашего брата хвалить. Не то, что уж на своей стороне, а на ихней без всякого права заберется к ним, то за косу дернет, то толкнет, то к бабам полезет… А ведь китаец, когда силу свою чует, – его тоже не тронь…
Кузнец мотает головой.
– В какую-нибудь ночь да выйдет же от китайцев резня в Благовещенске: все счеты свои сведут… И откуда они только берутся: батальон, два в другой раз вышлют на облаву, всех к реке их, прочь на свою сторону, а на другой день еще больше их…
– Ну, так как же? Чем бы полиция кормилась? Для этого и гонят, чтоб потом опять пустить.
Все те же щи из тухлой солонины на обед и та же, жаренная на горьком масле, солонина.
– Яиц нет?
– Нет.
– Молока?
– Ничего, кроме солонины и сухарей.
Вечером пристали к деревушке. Нашли две курицы, пять бутылок молока. Больше во всей деревне ничего.
– Как же вы живете?
– В прошлом годе наводнением все смыло, нынче посохло, да вот падеж… Год без падежа редко же пройдет… Где бы и посеяли и увеличили бы пашню, что ж поделаешь без скотины? То и дело наново, дочиста обзаводись…
Сегодня пошли с четырех с половиной часов утра; тумана почти не было. Идем хорошо и хотим, кажется, на этот раз без приключений добраться до Благовещенска.
Доктор лежит и философствует. Я смотрю на него и думаю: тип ли это девятидесятых годов если не в качественном, то в количественном отношении. Он кончил в прошлом году. Практичен и реален. Ни одной копейки не истратит даром. Ведет свой дневник, педантично записывая действительность. Ест за двоих, спит за троих. Решителен в действиях и суждениях. Знаком с теорией, симпатии его на стороне социал-демократов, но сам мало думает о чем бы то ни было. Вообще все это его мало трогает. То, что называется квиетист [20] .
20
Квиетизм – мистическое учение (особенно развитое в XVII в.), проповедовавшее смирение и духовное самоуглубление, якобы ведущее к абсолютному душевному покою. Здесь: человек, относящийся безучастно к окружающей жизни.
– Да-с, господин хороший, – рассуждает он на своей койке, – как у швейцарцев? Восемь часов работы, восемь сна, восемь отдыха… Ну-с, так вот и мы нашу жизнь устроим: семь, ну, черт с ним, девять месяцев работы, а три мои… Пожалуйте, отец диакон, денежки на кон – в Италию… Хорошие места… в Венеции: часовенка на Пиаццете… Этак лежишь, а публика проходит… Пансионерочка какая-нибудь пустит бумажку в тебя и бежит… Из сорока – тридцать красавицы. Песни, воздух: хорошо…
– Ура… Благовещенск! – кричит сверху Н. А.
Мы бросаемся на палубу.
Оба берега Амура плоские, и горы ушли далеко в прозрачную даль.
Благовещенск как на ладони, – ровный, с громадными, широкими улицами, с ароматом какой-то свежей энергии: он весь строится. Впечатление такое, точно город незадолго до этого сгорел. И как строятся! Воздвигаются целые дворцы. Люди, очевидно, верят в будущность своего города.
Положим, в сорок лет город дошел до сорока тысяч населения, являясь центром всей золотой промышленности. На слиянии Амура и Зеи, против того места Маньчжурии, где наиболее густо население ее.
Пока дела Маньчжурии минуют Благовещенск, но говорят, что с окончанием постройки Маньчжурской дороги вся торговля перейдет в руки русских купцов.
Все во всей Сибири рассчитывают на эту Маньчжурию, от купца до последнего рабочего, и кузнец нашего парохода говорит:
– Вот бог даст… Эх, золотое дно…
Мы выехали из Благовещенска 19-го.
Пароход наполнен пассажирами, которых раньше мы всех обогнали на лошадях. Теперь они удовлетворенно посматривают на нас: «Что, дескать, обогнали?»