Когда Туни дочитал написанное, Ли Бэйли с живостью спросил:

–  Ну что вы об этом думаете?

–  Ничего. Он не имеет отношения к тем убийствам.

Мы с несомненностью это установили.

Адвокат снова полез в свой портфель и достал оттуда магнитофонную кассету с лентой.

–  Есть у вас магнитофон?

Туни вынул из тумбочки магнитофон и поставил его на стол. Бэйли сказал:

–  Я записал его признание на магнитофон. Вот послушайте, и вы измените свое мнение.

Когда лента прокрутилась до половины, Туни остановил кассету:

–  Это ничего вам не даст. Все, что он здесь наговорил, он узнал из газетных отчетов и из наших допросов. Будь он на самом деле тем убийцей, он должен был рассказать совсем другие вещи. Гораздо более отвратительные, которые нигде не были опубликованы и о которых мы с ним тоже не говорили.

Бэйли беспечно возразил:

–  Ну, пусть это признание неполное. Но он сделает и другое и подтвердит его перед судом. Я вам это гарантирую.

Туни все еще не сдавался:

–  Но откуда он возьмет эти сведения?

Тут Бэйли решил до конца раскрыть свои истинные намерения. Без дальнейших проволочек он объяснил Туни:

–  У вас имеются фотокопии всех следственных материалов. Дайте их мне, и я сумею извлечь из них все, что мне нужно. Сейчас вы человек конченый. Однако, если вам удастся найти «душегуба», вы будете полностью реабилитированы.

–  Если он перед судом от всего откажется и станет известно, каким образом было добыто его признание, - вот тогда я действительно погибну.

–  Вы останетесь руководителем моего собственного сыскного агентства. А он ни от чего не откажется. Он одержим идеей выдать себя за «бостонского душегуба». Я гарантировал ему, что его признают невменяемым, и разъяснил, что за право опубликовать его показания ему заплатят столько, что его семья будет обеспечена до конца своих дней. А только это для него и важно.

Прошло немало времени, пока Туни ответил:

–  Я могу представить себе, что вам действительно все это удастся. Люди охотно поверят, что он-то и есть «душегуб». Потому что они все еще дрожат, как бы снова не начались эти убийства. Но я слишком многим рискую…

Бэйли снисходительно усмехнулся:

–  И как же велик этот риск? 800 долларов в месяц на службе в полиции? Столько вы можете иметь у меня в виде ренты, если и дальше будете на меня работать. К тому же вы останетесь в стороне от всего этого. Официально я поручу вам расследование только после того, как опубликую признание де Сальво. Сейчас вы должны лишь помочь мне пополнить его показания. А кроме того, если вы раскроете это дело уже не как сотрудник полиции, а как мой собственный служащий, вам будет причитаться значительная доля объявленной награды!

Второй раз за этот день Эндрю Туни протянул адвокату руку. Дьявольский договор был заключен, серия злодейских убийств с хладнокровным расчетом была положена в основу миллионного предприятия.

Через несколько недель, в течение которых Ли Бэйли многократно подолгу беседовал с Альбертом де Сальво в психиатрической больнице «Бриджуотер», в воскресенье, 7 марта, жену де Сальво вызвали в Денвере к телефону.

–  Меня зовут Ли Бэйли, миссис де Сальво. Я адвокат вашего мужа, - отрекомендовался звонивший. Голос его звучал решительно, почти властно.
– В ваших собственных интересах и в интересах ваших детей вы должны сегодня же покинуть дом вашей сестры и скрыться где-нибудь в Америке под чужим именем, потому что в ближайшие недели журналисты и репортеры днем и ночью будут разыскивать вас, чтобы получить ваши фото и взять у вас интервью. Ваш муж и есть тот самый «бостонский душегуб». Он признался мне в этом уже давно, а сейчас не осталось больше никаких сомнений. Для вас это, конечно, ужасно, но, может быть, некоторым утешением послужат вам мои заверения, что он не преступник, а больной.

Когда миссис де Сальво положила трубку, она дрожала всем телом. Альберт - «бостонский душегуб»? Она не хотела этому верить.

Уже через два часа ей принесли телеграфный перевод от Ли Бэйли на 2 тысячи долларов для расходов на первое время.

В понедельник, 8 марта, в 10 часов утра Бэйли снова появился в отделе по расследованию убийств. При нем был магнитофон и целая груда кассет. Лейтенант Донован со своими людьми не кончил еще прослушивать теперь уже построенные со знанием дела показания «бостонского душегуба», когда на улицах Бостона продавцы газет стали выкрикивать сенсационные сообщения о раскрытии страшной серии убийств. Имя де Сальво, однако, еще не упоминалось. Бэйли продолжал пока скрывать его и от сотрудников отдела по расследованию убийств, то и дело меняя на магнитофоне скорости, чтобы кто-нибудь из присутствующих не узнал случайно голоса говорившего. Для этого имелась своя причина: Бэйли требовал гарантий в том, что его доверитель будет признан невменяемым.

С этой же целью к тщательно сфабрикованному признанию была присовокуплена патетическая концовка: «Я должен был совершить эти убийства не по собственной воле, а потому что какая-то внутренняя, непонятная мне самому сила толкала меня на них. Я знаю, что я болен и до конца жизни не смогу больше вернуться в этот прекрасный мир. Но я хочу приложить все силы к тому, чтобы врачам и другим специалистам стала ясна моя болезнь, чтобы такое никогда больше не могло повториться и чтобы дети мои не стыдились своего отца. Я думаю, что, если смогу таким образом внести свой вклад в науку на пользу человечеству, значит, жертвы мои, быть может, погибли все-таки не совсем напрасно».

Бэйли назвал властям и представителям печати имя де Сальво только после того, как прокурор Бостона Бот-томли, прослушав анонимную магнитофонную запись, объявил:

–  Я считаю все это трагедией. Я не могу подобрать другого слова. Это случилось, и не в наших силах изменить случившееся. Но я приложу все усилия к тому, чтобы медицинское заключение способствовало реабилитации человеческого общества, к которому принадлежит ведь и убийца.

Как ни невозможно с точки зрения нашего правопорядка представить себе все эти махинации, они были, однако, далеко еще не вершиной, а лишь подготовкой к еще более неправдоподобным гнусностям, увенчавшим это глумление над законностью и правосудием.