– Тебя это греет?

– Как ни странно, да, – засмеялась Ульяша как-то удивительно молодо. Я ей даже позавидовала. – Между прочим, послезавтра я уеду дней на десять в Киев, – сообщила Ульяша, отсмеявшись. – Что тебе привезти?

– Конский зуб, – не моргнув глазом, ответила я.

– Сашка, это дурная привычка – семечки лузгать.

– Ну я же не всякие люблю, а именно конский зуб!

– Ладно, так и быть. И откуда у тебя такие плебейские вкусы? Но где-то я тебя понимаю. Жаренный с солью конский зуб – это вещь! Помнишь, как Андрею на пятидесятилетие кто-то прислал из Одессы мешок конского зуба, а Марина негодовала, потому что все гости ничего не ели, а только семечки лузгали?

– Еще бы не помнить!

– Сашка, мне не нравится твой голос! Что стряслось?

– Ничего, Улечка, правда, ничего! Ой, у меня сейчас баклажаны подгорят, – поспешила я завершить разговор, на самом деле я даже еще не вынула мясо из сумки. Моя трудовая деятельность откладывается.

Значит, надо как-то жить пока. Решено, я никому ни звука не скажу об этих чертовых фотографиях. На них не было ничего, что может служить поводом для ревности, в конце концов, мой муж актер… А если эта сучка сама прислала снимки, чтобы я начала скандалами выживать Глеба из дому, то не дождется, шиш ей! И я энергично взялась за готовку. Мясо получилось пальчики оближешь. Я и не заметила, как слопала целую тарелку. Давно у меня такого аппетита не было, наверное на нервной почве… Стоп, Сашка, только не начинай лечить горе жратвой. Это пагубный путь. Многие женщины глушат свои любовные драмы калориями, и ни одну еще это не привело к успеху. А мне нужен, мне просто необходим успех, жизненно необходим… И ты надеешься достичь успеха на ниве редактирования чужих рукописей? – спросила я сама себя. Но ответа у меня не было. Была только растерянность и боль. Я поскорее ушла с кухни, но у меня так сосало под ложечкой, что я побежала назад и очистила себе две молодые морковки. От них по крайней мере не разжиреешь.

На другой день в ящике обнаружился еще один конверт. Там было только два снимка. Зато каких!

Глеб и та самая вешалка в постели! На одном они спят обнявшись, правда под простыней, а на другом… Глеб сидит на кровати, держа вешалку в объятиях, она совершенно голая, и он, по-видимому, тоже. И выглядит все это исключительно красиво.

Так, действия вполне целенаправленные. И никаких комментариев. Ну, на мой лично взгляд, эта девка не должна особенно вдохновлять Глеба, слишком тоща.

Все-таки что-то тут не так. Наверное, это съемки.

Больно уж кровать роскошная, да и вообще… В жизни секс выглядит совсем не так красиво, как на экране. И девка явно демонстрирует себя не любовнику, а зрителю. Интересно, что это за съемки? И кто эта девка? Но боже мой, до чего красив Глеб!

Наверное, мало найдется женщин, которые останутся равнодушными, видя такого мужика. Знали бы они, каких трудов мне стоило сохранить его в форме, не позволить распуститься, не дать махнуть на себя рукой… Помню, как в минуты полного его отчаяния от невостребованности, я наткнулась на старый журнал «Театр» с рецензией на выступление в зале Чайковского ленинградского артиста Владимира Рецептера. Он один играл «Гамлета»! Моноспектакль. Я кинулась к Ульяше, помнит ли она. Она помнила прекрасно, много мне об этом рассказала, оказывается, она тогда страшно увлекалась Рецептером, бегала на все его московские выступления. И я сказала Глебу:

– Послушай, я знаю, что надо делать!

– Вешаться? По-моему, оптимальный выход.

– Глеб, прекрати. Я все придумала! Ты сделаешь моноспектакль.

– Кому он, на хер, нужен?

– Тебе, черт бы тебя взял. Ты подготовишь моноспектакль «Гамлет», как когда-то Рецептер!

– Кому сейчас, на хер, нужен «Гамлет»?

– Глеб, послушай меня! Надо всегда верить в свои силы!

– Это все благоглупости, Санька! Верить в свои силы! Я-то в них верю, а больше никто…

– Не правда! Я верю, и еще многие, просто твой момент еще не настал…

– Уже не настал! И никогда не настанет. Чего уж там, не повезло тебе со мной. И актер я никудышный, и бизнесмен говенный.

– Глеб, не распускайся, бога ради! Ты прекрасный актер! Твой момент настанет, но ты должен быть к этому готов. Я умоляю тебя, давай подготовь «Гамлета».

– Легко сказать!

– И сделать тоже можно, у тебя есть для этого все. Внешность, голос, а главное – талант, большой талант! Я прочла эту статью, меня как что-то стукнуло – это для Глеба! Прочти, я уверена, у тебя все получится!

– Какой это год?

– Шестьдесят пятый.

– Ну это бред, то, что годилось в шестьдесят пятом, совершенно не годится сейчас, ерунда.

– Шекспир всегда годится. И ты сделаешь это так, как надо сейчас…

– Сейчас это не надо! Никому не надо! Ну, допустим, я сделаю – что еще не факт, но ведь я не писатель, который в стол пишет, мне публика нужна!

– Найдем публику, главное – такой спектакль стоит копейки… Может, удастся показать в твоем театре, или в Доме актера, или где-нибудь в провинции, наконец… Глеб, пожалуйста, подумай!

– И что я, по-твоему, Офелию должен играть? И самого себя в монастырь выпроваживать?

– Глеб, ты же понимаешь, это все одолимо. Конечно, играть Офелию ты не будешь, это должен быть просто намек…

Я все-таки настояла на своем, я добыла для него текст со всеми сокращениями, по которому играл Рецептер, и Глеб взялся за дело. Мало-помалу он втянулся и через три месяца адовой работы показал «Гамлета» своему педагогу. Она очень высоко его оценила, сделала ряд чрезвычайно ценных замечаний и всеми правдами и не правдами устроила показ в Доме актера. Успех был полный, и после этого Глеба изредка начали приглашать на съемки – одним словом, заметили… Господи, сколько ночей мы с ним бились над Шекспиром. Я знала «Гамлета» наизусть и подавала ему реплики, читала за Офелию и Гертруду, пока он полностью не вызубрил текст…