Сейчас предстояло направить семь писем-запросов: четыре жителям Подгорска в разные адреса и три - в районы области. И все - одного содержания. Он начал в том порядке, в каком они шли в справке адресного бюро:

"г.Подгорск, ул. Ив.Франко, 8, кв. 2.

Бучинской Веславе Юзефовне.

В наше производство поступило дело о наследстве умершего в США Майкла (Михаила) Бучинского. Просим сообщить, не является ли он Вашим родственником. В положительном случае укажите дату и место его рождения и объясните степень родства с Вами. Если Вы поддерживали переписку с ним, вышлите 1-2 письма с конвертами и фотокарточку.

Консультант С.Голенок".

И дата и место рождения наследодателя были известны Сергею Ильичу - в письме из Москвы указывались. Но они оставались как бы для служебного пользования, как эталоны, по ним в определенной мере можно сверять достоверность сведений тех, кто, не исключено, будет претендовать на наследство. Это была чисто профессиональная уловка, как и просьба прислать письма с конвертами и фотографию: вдруг со временем в руках Сергея Ильича окажутся подлинный почерк и фотография наследодателя... Можно будет сличить...

Затем на таких же бланках он напечатал запросы в исполкомы Ужвинского, Кулиничиского и Новоздвиженского районов области, на территории которых, как указано в той же справке адресного бюро УВД, проживали люди с фамилией Бучинские...

И тут зазвонил телефон.

– Слушаю!
– прижав плечом трубку к уху, Сергей Ильич закладывал письмо в конверт. Звонила жена.

– Так мы никогда не вылезем из ремонта!
– шумела она.
– Ты можешь что-нибудь сделать! Позвони в это РСУ, поезжай к ним, устрой скандал, угрожай, но я уже не в силах.

– Что случилось?
– спокойно спросил Сергей Ильич.

– Опять забрали маляров на какой-то другой объект, белить квартиру какому-то начальнику.

– Кто тебе это сказал?
– Сергей Ильич взял трубку в ладонь.

– Пришла машина. Они собирают свои ведра и грузятся.

– Ладно, сейчас выясню.

Третий месяц у Голенка шел ремонт. Он уже проклинал тот день, когда связался с РСУ. То на неделю куда-то забрали сантехника, потом исчез столяр - погнали в какое-то другое место. Сейчас опять маляров отзывают. Лучше бы нашел частников. Дороже, но надежней. Придется скандалить. Он снял трубку, нашел в блокноте номер начальника РСУ. Повезло - тот оказался на месте. Выслушал он не очень любезную тираду Сергея Ильича довольно спокойно, потом спросил:

– Вы, кажется, юрист? Могу ли я рассчитывать, что ваши законы защитят меня, ежели я проявлю принципиальность, пошлю управляющего трестом к такой-то матери и скажу, что мы не имеем права забирать у вас рабочих? Ведь это не я придумал, мне приказал управляющий, а ему позвонили откуда-то с небес. Если он ослушается, его поставят в угол, а уж он мне потом выдаст! И что в это время будет делать ваш закон? Молчать и сопеть в паклю. Так что уж потерпите немного.

Сергей Ильич понял, что разговор бессмыслен.

– Кто этот человек, перед которым вы так танцуете?
– спросил он резко.

– Председатель Облсовпрофа товарищ Кухарь.

Это было так неожиданно! Голенок опустил трубку на аппарат, достал блокнот, отыскал служебный телефон Кухаря. Слова были готовы, тут церемониться нечего!

– Приемная, - отозвался голос секретарши.

– Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - попросил Го ленок.

– Он на совещании в облисполкоме. Будет после обеда. Что передать?

– Передайте, что звонил Голенок. Он знает, кто я и куда мне звонить, - Сергей Ильич был абсолютно уверен, что едва Кухарь появится и секретарша доложит, кто звонил, тот немедленно подаст голос. Поразмыслив, Сергей Ильич подумал, что Кухарь вероятней всего не знает, что рабочих сняли именно у него, Сергея Ильича, но от этого не легче. Боже мой, сколько лет они знакомы! С отрочества! Сколько раз жизнь сводила его, Юрку Кухаря и Миню Щербу, разводила и снова потом они оказывались рядом. И так с самого момента эвакуации...

"Сережа, подъезжай!
– кричит Юрка Кухарь.
– На сегодня шабаш".

Он второгодник. Старше вас. Верховодит. Копаете сахарную свеклу. Война. Немцам вломили под Москвой. Ты, как и он, и многие другие одноклассники, здесь - в эвакуации. Скоро в армию. Мелкий, как из пульверизатора парикмахера Когана, дождь. Раздувшиеся от влаги сизые тучи вползают одна в другую. На ровном унылом поле бурты свеклы. Вы в сапогах, волочите на них тяжелую вязкую грязь. Ты сидишь на длинной бричке. В нее запряжена старая слепнущая кобыленка. Юрка почему-то называет ее "Мустафа". По ее глубоким бокам пробегает холодная дрожь. На спине у тебя, как и у всех ребят - от дождя - мешок, завязанный у горла. Зябко. Руки в грязи, она обсыхает на ветру, покрывается трещинками, как высохшие такыры. Голодно. Очистив ножом свеклу, грызешь ее, перегоняешь бричку на другой конец поля. Ребята швыряют в нее кетмени, лопаты, носилки, и вы выбираетесь на раздолбанный проселок. Дождь усиливается. Густеют сырые сумерки. Километрах в двух от кишлака колхозная сыроварня, - покосившаяся, обмазанная саманом с кизяком. Дверь в нее распахнута, оттуда тянет кислым. Там чаны, печь, а за занавеской железная кровать хозяйки сыроварни Насти. Ей двадцать пять. Для вас, десятиклассников, она женщина в летах. Невысокая, плотная, с широкими, вихляющими бедрами, с сильными круглыми икрами на коротковатых ногах. Настя наполовину украинка, наполовину казашка. Смуглая, скуластая, с неожиданно большими карими глазами. Ходит она в белом замызганном халате, в кирзовых сапогах на босу ногу. Вы делитесь подозрением, что под халатом у нее ничего нет.

Высокие груди при ходьбе играют, как студень.

– Это мы проверим, - нагловато обещает Юрка.

Он высокий, сильный. Ты такого же роста. И не слабее. Но в нем есть еще какая-то _д_р_у_г_а_я_ сила. Он говорит тебе:

– Держись меня, не пропадешь.

Возражать не хочется.

Настя шутит с вами, жалеет. Подкармливает густой приторной патокой. Когда дает кусок брынзы, когда напечет лепешек из отрубей. Столуетесь вы в колхозе. Отвар из бараньих костей, в котором несколько тугих клецек - одна другую догоняет, - зеленый чай три раза в день с куском хлеба из ржаной муки с какой-то примесью, отчего этот хлеб, как мокрая глина, и опять же патока вместо сахара. Живете вы рядом с сыроварней. За развалившимся дувалом сарай, где под мешковиной хранится сено. Накрываетесь тем, чем снарядили дома.