И отказываться от него… Да разбежался!

Его Веснушка лежала под ним, с раздвинутыми ногами, мокрая, красивая… И невинная.

И одна только мысль, что она никому не принадлежала, что она – его… Это заводило настолько, что дышать становилось тяжело.

И думать тяжело. И сдерживаться – тоже.

Хотелось поскорее взять то, что ему принадлежит, то, что, оказывается сука-судьба, которую он после сегодняшнего подарка никогда больше сукой не назовет, ему преподнесла.

Нежную, красивую, нетронутую девочку. Которая с самого начала, со школы, была предназначена для него.

Думать и сдерживаться… Ну вот как?

Но пришлось.

Хотя бы потому, что подарки, особенно такие, нужно открывать аккуратно. Слишком хрупкая вещь.

Можно сломать.

Черный, ощущая бешеное головокружение и ударившую в мозг теплую волну, смог все же пообещать:

– Я осторожно…

И на этом все.

Разговаривать больше было невозможно. Отжирались проценты от терпения.

Веснушка только взволнованно выдохнула ему в губы, когда Черный, не размениваясь на слова, просто наклонился поцеловать.

И обняла. Разрешая.

Отпуская себя и его.

Черный , жадно целуя, прикусывая негрубо, но очень напористо, продолжил играть пальцами в трусиках Лены , подбирая нужный темп.

Нет, он не был в курсе технологии лишения девственности, не только у Веснушки сегодня первый раз.

Просто ощущалось, что так надо. Что так правильно будет. Да и хотелось так сделать.

И Черный привычно отпустил свое тело, позволяя ему самому находить правильный вариант.

И судя по участившимся вздохам Веснушки, тело все делало правильно.

Так, как надо.

Черному только и оставалось , что кайфовать.

Целовать губы дрожащие, прикусывать за ушком, до стонов , тихих и мучительных, ловить слабые ладошки, пытающиеся, чисто на инстинктах, остановить его напористые ласки, притормозить. Одну ладонь он сжал, припечатывая к кровати, а вторую пристроил на своем выпирающем через белье члене.

Лена резко выдохнула от его маневра, пальчики поколебались, а потом мягко сжали.

И даааа… Черного едва не выгнуло судорогой кайфа, прострелившей по позвоночнику от макушки до пяток!

Неловкие, нерешительные действия Веснушки были гораздо круче опытных рук и ртов его прежних партнерш.

Лена, приободрённая его реакцией, а еще успевшая отдышаться немного и прийти в себя, потому что, ловя свой кайф, Черный сбился с темпа, провела опять вверх-вниз. И еще. И…

– Все, малыш, стоп. А то будет, сука, фальстарт… - Хрипло пробормотал Черный, затем резко перевернул Веснушку, приподнял за попку и прижался голодным ртом прямо к промежности.

Он сделал это настолько быстро и ловко, что Лена только пискнуть успела.

И ахнуть.

И задрожать, запричитать:

– Веня, ой-ой-ой… Ты чего… Нет-нет-нет… Ну что ты… Веняааааа… Ах…

А Черный, буквально одурев от густого кайфового аромата ее возбуждения, жадно целовал, вылизывал все, до чего дотягивался, и голову сносило, и в глазах все плыло от остроты ощущений. И Веснушка уже не рвалась, а только дрожала мелко бедрами, постанывая и шепча что-то бессвязное.

А потом как-то резко выгнулась, вскрикнув и мучительно застонав.

Черный не стал медлить больше. Не мог просто.

Опять перевернул ее, обмякшую и дрожащую, навалился, закрыл рот поцелуем, щедро делясь с Веснушкой ее же вкусом… И резко толкнулся в нее.

Сразу, быстро и жестко.

И ошалел от того, какая она мокрая была внутри! И как легко он вошел! И как плотно обхватила его! И, сука, как тут удержаться-то? Как???

Веснушка не кричала, ни в самом начале, ни потом, когда не сдерживаясь, не давая привыкнуть, начал двигаться. Только стонала жалобно ему в губы, царапала плечи, расписывая их узорами похлеще, чем татуировщик.

А Черному просто снесло крышу.

Такого он вообще никогда не испытывал.

Он не понимал, больно ей , или приятно, не мог вообще анализировать.

Его собственное желание кайфа гнало вперед , на полных парах, невероятные по своей остроте и удовольствию ощущения тесноты, влажности, какой-то пульсирующей сдавленности – обжигали, дарили нечто такое, о чем потом всю жизнь помниться будет.

– Малыш, такая классная, лучше всех, Веснушка моя, солнце мое, хочу-хочу-хочу…

Он что-то нес, совершенно дикое, бессвязное, и двигался, не в силах даже притормозить.