Бойка же… Он явно находится на подъеме. Насвистывает. Мелодия какая-то знакомая, но я никак не могу вспомнить, где ее слышала. Копаясь в памяти, неожиданно настолько зацикливаюсь, что не замечаю, как Кир выключает плиту и обрывает свист. Вздрагиваю, когда он разворачивается и резко дергает на себя мой стул.

Блокируя с двух сторон, впивается взглядом и тихо, но требовательно чеканит вопрос:

– Зачем ты это сделала? Какую, на хрен, игру мутишь?

Быстро врубаюсь, о чем он. Краснею и задыхаюсь.

– Ты обещал не расспрашивать, – укоризненным тоном напоминаю я.

– А ты обещала, что в этот раз все будет по-моему, – не остается в долгу Бойка.

Непрерывно смотрит мне в глаза. Нет, не просто смотрит... Врывается в душу и нагло копается там.

– После того, как ты пообещал не расспрашивать.

– Значит, снова будем меряться, у кого длиннее? Я здесь мужик, – заявляет неожиданно сурово. И внушительно подчеркивает: – Я.

– Ну и чудесно, – растерянно выпаливаю. – А я претендую, что ли?

– Постоянно, – уверенно гнет Кир. – Только вошла в дом, сразу свои порядки ввернуть попыталась. Та же херня и в академии. Я бы, может, и не трогал тебя, но ты ведь… Ты же, девочка, тонкий провокатор и хитрый манипулятор. Хочешь, чтобы только по-твоему было. А если не получается, грязно играешь.

– А ты нет? – я в таком шоке от его слов, что могу лишь нападать в ответ. – Ты не грязно играешь?

– Я не играю. Это ты понять и не можешь.

Молчу. Пытаюсь переварить. Какие-то чувства в его глазах неясным способом помогают – не инициализируясь, с удушающей силой обрушивают внутри меня сумасшедшую лавину эмоций.

– Так зачем ты это сделала? А? – повторяет Бойка тише. – Если сейчас сама пришла? М? На хрена протащила тогда через ебаный ад? – надвигаясь, упирается лбом в мою переносицу. Еще тише выдыхает: – Зачем?

– Трудно объяснить… – шепчу, прикрывая глаза. – Испугалась, ступила, обезумела… М-м-м… Хватит, – давлю ладонями в каменную грудь, чтобы оттолкнуть. – Пусти.

– Не пущу…

– Кир…

Чем отчаяннее я упираюсь, тем сильнее он напирает.

– Ты, блядь, не понимаешь, что я тогда чувствовал? Ты, блядь, не понимаешь?! – не повышает голос, но этот грубый, отрывистый и хлесткий речитатив звучит громче крика.

Пробирает до дрожи.

– А ты? – снова позорно атакую в ответ. – Представляешь, что я чувствовала тогда на набережной? Когда ты выразил свое ко мне отношение! Представляешь?!

– Представляю! Думал об этом днем и ночью. Много дней и ночей!

– И?

– Мне жаль. Очень жаль.

Надо признать, я удивлена. Не потому, что он сожалеет, а потому что выдал это вот так просто. Но еще более меня шокирует, когда Бойка выдыхает четко и уверенно, словно клятву:

– Больше не повторится. Никогда.

– М-м-м… Хорошо… Еще момент. Не смей больше меня рисовать для игры!

– Хм… Что за дрифт на повороте? С дымом сразу в четвертый ряд, – похоже, искренне не понимает, как я перескочила со всей той жести, что мы натворили, на работу. – Конечно, нарисую. Нарисую, блядь, еще не раз!

– Не имеешь права…

– На хрен эту тему сейчас, – грубо перебивает. Дергает и сжимает не менее жестко. – Давай, скажи мне.

– Что сказать?

– Зачем пришла? Почему дала? Почему сегодня? Что изменилось?

Вот теперь я, как любит выражаться Кир, прямо-таки охреневаю.

– Что за вопросы? Прекрати меня допрашивать!

– Центурион!

– И не рычи на меня!

– Что ты чувствуешь? Что ты, блядь, чувствуешь ко мне? – долбит, яростно вбивая в меня каждое слово, будто гвоздь.

– Ничего такого, что стоило бы сейчас озвучивать.

Но он словно не слышит. Горя какими-то эмоциями, ломится напролом.

– Ты меня… М-м-м… Да?

– Заткнись!

– Скажи это слово!

– Не понимаю, о чем ты!

– Центурион…

– У меня имя есть!

Злюсь, но когда он его произносит…

– Варя…

Вздрагиваю и покрываюсь мурашками.

– Молчи! – прошу с очевидным отчаянием. А потом и вовсе прибегаю к уловке, которой никогда в жизни не пользовалась: – Плохо себя чувствую… Очень плохо… Пусти!

Кир резко отступает. Соскакиваю со стула, как только освобождает пространство, и несусь в ванную.

– Что болит? – не отстает, но звучит совсем иначе.

Ужас, как стыдно, что заставляю его волноваться. Однако тормознуть уже не могу.