Голосовые связки твари родили отвратительный полукрик-полухрип. Предмет застрял в глотке саламандры. Та отпустила Дена и отступила. Она пыталась дотянуться до того, что сидело внутри и мешало дышать, взять его, вынуть, но каждый раз, когда изогнутые пальцы с кривыми когтями касались вещи, над ночной землёй проносился новый вопль. Саламандра не могла схватить это.

Минуло около минуты борьбы, однако Дену подумалось, что прошло несоизмеримо больше времени. Открыв пасть до предела, саламандра истошно закричала – и горячий предмет провалился внутри огромной глотки. Ноги чудища подкосились, извивающееся худое тело рухнуло на колени, потом упало на бок и забилось в конвульсиях. Что-то светилось в области тёмного сердца, испепеляя его. Саламандра хрипела. Постепенно огоньки перестали вспыхивать на тёмной коже, и вскоре пламя погасло вовсе; чёрная фигура замерла.

Затаив дыхание, Ден следил за пугающими метаморфозами, которые разворачивались буквально в полуметре от него. Безветрие родило внезапный и притом достаточно сильный порыв ветра. Воздушный язык лизнул замершее, изогнувшееся тело – и развоплотил его: саламандра просто взяла и в единый миг исчезла. Была, а теперь нет.

И лишь звёзды безразлично взирали с прояснившегося небосклона…

Отдышавшись и более-менее придя в себя, Ден поднялся на ноги. Он ощупал грудную клетку, но боли не почувствовал; рука под одеждой также не нашла ни малейших признаков ожога.

Саламандра испарилась, бесследно, не оставив после себя ни пепла, ни плоти, ни кожи – ничего. Однако в сознании остался образ горящего чудища. И Дины в человеческом обличии.

В пожухлой траве, тоже не сохранившей следов огня, лежало его спасение. Ден нагнулся и поднял серебряный крестик. Стиснул в кулаке, прижал к груди, огляделся. Кругом, во вновь правившем бал безветрии, высились неподвижные деревья-тени. Лунный свет падал прямо на него. С небосвода широко раскрытым ртом усмехался вечный спутник Земли.

Ден вспомнил, как далеко забрался от дома, и тяжело вздохнул: ему ещё предстояла обратная дорога. И, наверное, это самое лёгкое, что ожидало уставшего парня в совершенно новой жизни – между светом и тьмой.

В понедельник Ефим почувствовал, что к нему присосался кто-то чуждый и злой.

"Ничего себе начало недели", – подумал Ефим.

Он работал кондуктором в трамвае и не сказать чтобы очень любил доставшуюся профессию. По правде говоря, он бы с удовольствием нашёл призвание получше, если б умел что-нибудь другое. Но судьба распорядилась так, что в жизни Ефиму удавались, главным образом, две вещи: вытребовать у людей деньги и отдыхать от этого труда. Смог бы – устроился в налоговую. Только там и своих ефимов хватало. И более компетентных, да к тому же умелых.

Закончились очередные выходные, подводя итог под бессчётной неделью, и предстояло снова заняться не слишком любимым, однако приносящим какие-никакие деньги занятием. На зарплату кондуктора не проживёшь – впрочем, Ефиму почему-то удавалось. Причина крылась, видимо, не в особом таланте (ничем подобным мужчина не обладал), а в многолетней привычке помещать в центр ежедневного рациона водку. Малочисленные продукты – дешёвая колбаса, низкого качества овощи, грубый хлеб – шли в довесок к русскому народному питью. Да и почти невозможно не запить, когда жизненные обстоятельства буквально хором "требуют" этого. Тем не менее, в запойные алкоголики Ефим не скатывался – тоже, вероятно, чудом. Как иначе-то?

А вот присутствие непонятной, невидимой и, абсолютно точно, злой сущности к разряду чудес не относилось. Ни к нему, ни к благу, ни к радости. Оглянись Ефим назад, и, не исключено, согласился бы, что события развивались в строгой, логической последовательности. Логика – вещь безжалостная: либо она есть, либо её нет. А уж когда она проявляла себя пуще прежнего, жди неприятностей.

Проблем Ефим старался избегать. Если получалось – отлично; не удавалось – что ж, стискивал зубы и шёл дальше. Но теперь к обычным, обыденным препонам, так сказать, ямам на дороге жизни прибавились настоящие кратеры. Кто-то коварный и злонамеренный присосался к груди, к самому сердцу, и словно бы высасывал драгоценные жизненные соки. Смелость. Радость. Решительность. Вещи, которыми Бог и без того обделил Ефима. Начать с того, что кондуктор был евреем, и нечто обязательное, генетическое внутри подсказывало: представители его нации крайне редко разменивают себя на столь мелкие должности. Конечно, зарываться не стоило. Но всё-таки: еврей? кондуктор?.. в трамвае?!.. Да ещё и алкоголик. М-да. Ниже разве что дворник.

Возникновение обитающей под кожей, вечно голодной сущности представлялось всё тем же холодным, безразличным, с точки зрения вселенной, развитием обстоятельств. Похоже, Ефим нашёл объяснение. Нашёл, да вот не изменил тем ситуации и себя не взбодрил.

"Чёртова пиявка! – вертелось в голове. – Какого хрена тебе от меня надо?!"

Сущность молчала и продолжала сосать, вцепляясь всё крепче и проникая всё глубже. Ефиму она представлялась большим, безглазым, белёсого оттенка, полупрозрачным червяком с липкими, покрытыми мелкими присосками, мерзостными губами.

Вместо того чтобы искать способ освободиться, Ефим принялся отыскивать предпосылки. Где он подхватил эту заразу? На рыбалке, у подёрнутого тиной озера, на котором, в котором и рядом с которым обитает уйма живности, в том числе паразитов? Или заразил кто-нибудь, ещё один носитель "вируса"? А может, жуткая, отвратительная инопланетная раса выбрала его для ужасного соития? Либо совсем просто: перешагивая пороги судьбы, он, действуя неаккуратно и глупо, угодил в расставленную беспощадным роком ловушку?..