Я шел по Сиреневому бульвару, вдалеке маячил памятник Первому Спутнику. Из отражения в кристально вымытой витрине кафешки на меня смотрел восточноевропейский европеоид мужского пола. В прошлый раз был кавказский европеоид. О блаженные времена, когда человечество было юным, а в рай могли попасть только женщины!

Мне 33 года и хочется покончить с собой, потому что ничего не достиг в жизни. Эта смерть юбилейная – тысячная на посту. Даже не верится: я прожил шестнадцать по шестнадцать по шестнадцать смертей. В этот раз инструкция предписывает пережить в среднем возрасте позывы к самоубийству, после чего умереть от скоротечного рака. Моя работа – тестировщик раёв.

Сейчас я – адепт кальвинистской церкви в Москве. Спасибо начальству, после прошлого раза нынешний должен быть сплошной отдых. В прошлый раз я тестировал рай ваххабитов. Смена в раю длится год. Целый Год! Толпы гурий без передышки любили меня и поили бухлом! У них в смене две гурии: одна тебя непрерывно любит, другой непрерывно поит. Гурии меняются через час, а ты пашешь в режиме 24/7 без секунды отдыха!

В прошлой инспекции я умер смертью шахида. За убитого неверного в альджанне положена премия. Тебе приваривают дополнительный фаллос или просверливают влагалище или рот – на выбор. Опция «отказаться» отсутствует. Я убил тридцать неверных и выбрал по десять и того, и другого и третьего. Теперь различаю все вина, когда-либо бывшие, будущие или существующие на свете.

«Ах вы бляди!» – вырвалось у меня, – «Кто блин разрешил!?» Молодая мама с коляской переходила дорогу и болтала по телефону. На них летел джип, водитель их не видел, их загораживал Бычок.

По инструкции, кураторы не должны увязывать смерть инспектора с опасностью жизни окружающих. Не от доброты начальства, конечно, а чтобы не было соблазна инспекторам отдавать жису. Почти все инспекторы посмертий оказываются в аду – потому что отдали кому-то жису.

Согласно типового договора, инспектор обязан выбрать для себя рай. За каждое освобождённое место в раю тебе дается пол-литра жисы, ты рождаешься с новой жизнью и инструкцией по проживанию. Инспектор обязан обойти все раи. Если не обошел – попадает в ад. Обычная причина необхода – растрата жисы.

Я подскочил, выбросил ребенка из коляски на газон, и через мгновенье нас с мамашей долбанул джип. Мамаша почему-то не потеряла сознание, и, не смотря на жуткую боль, не ушла в болевой шок. Она посмотрела на ребенка, орущего на газоне, потом на меня, потом на свои кишки на асфальте. Понятно, мысль о ребенке держит ее в сознании.

Что, блин, такое? Она что, думает, что я кишки ей вправлю? Или она, сволочь, о чем-то догадалась? Земные люди в кризисных обстоятельствах становятся необычайно догадливы, я такое видел.

Если я верну ее к жизни, то растрачу жису и могу попасть в ад – а там скучно. Все ады одинаковы: жара, холод, неадекватный персонал. Да хрен с ним. Во всяком случае, мне не просверлят десять влагалищ, и озабоченные гурии не будут трахать меня круглые сутки.

Я перестроил глаза на астрал, схватил щупальцем ее точку сборки и сделал выдох жисы. Обрывки лей-линий еще не зарубцевались и мгновенно срослись. Мамаша вскочила здоровехонькая и бросилась к ребенку. А я умер. И почти без жисы.

Стены снега пляшут перед лесом. Метель на раз собьет с ног пользователя смартфона. Но до смартфонов сорок тысяч лет. Семь неандертальцев движутся сквозь метель, от холма к сосне, которая одиноко растет в пойме. В холме вырыта пещера, на входе столпились любопытные. Семеро подошли к сосне, встали в тесный круг. Сосна получилась восьмым участником. Возле лиц они держат что-то вроде плошек с горящими углями. Они вдыхают дым и что-то бормочут. И вдруг их не стало. Были – и пустое место и сосна. Грянул гром, воздух ударил в толпу, все попадали.

Пока они поднимаются и возвращаются в пещеру, вспомним, как всё начиналось.

Бесконечная зима, очередная затяжная метель, охотиться невозможно. В пещере несколько отнорков, в каждом – костер, вокруг которого сидит группка по интересам. Вокруг нашего костра собираются любители абстрактных разговоров. Они сидят тут уже много суток, с самого начала этой хронической метели.

К счастью, Умный Козел обеспечил нас мясом. Он придумал приманивать козье стадо смесью снега, ссаной золы и перетертых ивовых почек. Раньше козлов ели волки. Мы съели волков и стали есть козлов сами. Мы едим только старых и больных, а детенышей и самок не трогаем.

В метель бездна пустого времени, мы заполняем его философскими разговорами. Наша дискутирующая компания всё время проводит у костра – здесь мы едим, спим, ссым, срём, спариваемся – и постоянно говорим.

– Сколько раз мы выходили после бури, а некоторых деревьев уже не было? Что мешает тому, что однажды мы выйдем, а мира нету вовсе? – Развлекающаяся интонация слов Вожди 1 и ее живая улыбка странно противоречили въевшимся в ее тело уверенности и собранности.