Неридиат не знала, что и сказать, поэтому решила попридержать остальные вопросы при себе. Чем больше она понимала, что вообще происходит, тем меньше ей хотелось в этом участвовать.

Они остановились около золотого проема, закрытого витиевато украшенными дверьми. По приказу Тинарина двери отворились, обнажая транспортную камеру. Капитан мелком оглянулся на Гиландриса, затем на Азурмена, а потом махом руки пригласил Неридиат в транспортер.

— Сначала пусть наша гостья отдохнет, а уже потом мы будем забивать ее голову более подробными разъяснениями, — произнес корсар, когда она ступила внутрь. Он встал в проем, преградив остальным путь.

Азурмен глянул на Неридиат.

— Сейчас нам надо охладить пыл новой атаки Воров Плоти. Когда мы будем готовы к отлету, ты тоже должна быть готова.

— Просто расслабься и отдохни, — добавил Тинарин. Неридиат посмотрела на него исподлобья. — Правда, ты просто попробуй.

— Нас ждет битва, — развернувшись, сказал Азурмен остальным.

— Ты имеешь в виду, ждет победа? — произнес Гиландрис.

— Возможно.

Двери бесшумно захлопнулись, и теперь Неридиат с Маньей остались наедине с капитаном корсаров. Он улыбнулся, когда провел рукой по контрольной панели, направив транспортер к нужному месту. С едва слышным гулом камера начала движение.

Незнакомцы.

— Все эти ясновидцы, лорды-фениксы, пираты, — прошептала Неридиат, делая вид, что целует дочь в ее маленький лоб. — Они, и вправду, незнакомцы, моя сверкающая звездочка.

Опасность?

— Спи, моя красавица, и ни о чем не беспокойся. — Она оглянулась на Тинарина, который, разглядывая камень в перстне, притворялся, что ему неинтересно знать, о чем она разговаривает с дочерью. — Я никому не дам обидеть тебя.

VII

Иллиатин бежал, оставляя змееобразные тропинки в блестящем золотом тумане, который устлал весь город. Повсюду лежали усеявшие улицы и переулки мертвецы, а некоторые из них были так ужасно искорежены, что, по-видимому, упали с верхних этажей и балконов. Казалось странным, что их лица застыли в умиротворении, словно в последний миг жизни их страдания улетучились, а их мирские желания наконец были удовлетворены.

Гогот нарушил воцарившуюся тишину, выдав других выживших. Памятуя о том, что за эльдар правили городом в его роковые дни, Иллиатин решил, что ни в коем случае не должен пересекаться с остальными.

Пока он направлялся к штабу Настоящих Стражей, его одолевали противоречивые мысли. Хоть его и потрясло до глубины души все происходящее, страх за жизнь Тетесиса заставлял его ноги бежать быстрее. Также подгонял его и страх за собственную жизнь, ибо он из последних сил надеялся, что найдет брата живым и тот сможет защитить его.

Туман начал сгущаться, и зависшие в воздухе капельки становились все больше и больше. Сияющие серебряные бусины размером с его кулак медленно спускались к земле, скользя по воздуху, будто слезы по щеке.

В изумлении он остановился. Он выставил руку, и одна из капель легла на его ладонь. Сначала она показалась холодной, но через миг бусина наполнилась теплом, вытянув, по-видимому, немного жизни из Иллиатина. Потом он осознал, что она не питалась энергией, а делилась. Капля стала твердой, превратившись в овальный камень. Он быстро пульсировал в такт его колотящемуся сердцу.

Вокруг него лежали и другие камни. Он набивал ими карманы и два мешочка, висящие на поясе. Пока он хватал столько камней, сколько мог унести, он приметил, что остальные не оживились от его прикосновения.

Когда Иллиатин отоврался от сбора камней, он взглянул наверх и впервые увидел небеса. Поблескивающий туман почти разошелся и обнажил ужасную картину.

Когда он увидел, что стало с небом, безмолвный крик застыл в его горле, а камни выпали из руки.

В лиловом небе висело черное солнце, по которому пробегала рябь и завитки, словно по взболтанному маслу. Вокруг светила медленного кружила корона из белоснежных звезд, напоминавших сверкающие бриллианты. Звезды по всему небу то появлялись, то исчезали. Одни из них горели красным, зеленым или голубым, а другие судорожно колыхались, показываясь, а потом уносясь из реальности.

Само небо, словно готовая разбиться о скалу волна, менялось и расплывалось, еще сильнее искажая звездную пелену. От всего этого у Иллиатина закружилась голова, но он никак не мог оторвать взгляда от беснующихся небес.