Первым делом я обнаружила две связки ключей. Один желтенький ключик на первой был мне знаком — им я открывала общую дверь коммунальной квартиры Самохвалова. Ключи со второй связки, как я предполагала, украденной Рудухиным сегодня у Катьки, открывали замки квартиры, в которой я сейчас находилась. Обе находки я переложила в свою дубленку. В куртке денег не оказалось, зато я нашла во внутреннем кармане квитанции на оплату жилья и коммунальных услуг. Посмотрев на них внимательнее, последнюю жировку, удивилась: сегодняшним числом было уплачено за коммунальные услуги прошедшего полугодия.

Видимо, наркуша решил на радостях оплатить все долги. Судя по времени, отмеченному на штемпеле, сделал он это чуть ли не в первую очередь после кражи, что, с моей точки зрения, было крайне нелогично. Но разве может быть логика у такого антисоциального типа? Книжку я положила на место. Осталось осмотреть самого ворюгу. Карманы имелись на рубашке, под джемпером и в джинсах. Под моими руками «отдыхающий» только тихо стонал и бормотал что-то невнятное.

На этот раз тоже не повезло — ничего, кроме малоинтересных мелочей и двадцати рублей, в карманах не оказалось. Я обвела взглядом комнату. Кроме софы, здесь находился пустой шифоньер и два стула. Соседняя комната была закрыта на ключ — туда, видимо, отнесли все более-менее ценные вещи, поскольку квартира сдавалась внаем. Ключа, подходящего к этой комнате, не нашлось. Осмотр кухни тоже ничего не дал.

Долго задерживаться в квартире я не стала: соседи могли видеть мои поползновения и вызвать милицию. Вышла вполне цивилизованно, захлопнув за собой дверь. Причем это осталось никем не замеченным: рабочие продолжали стучать инструментами и громко переговари — ваться.

Села в машину, и тут на меня навалились злость и раздражение, вызванные бесполезностью всех моих поисков. Неужели Рудухин все спустил? Возможно, у него были долги, и немалые. Но не такие же огромные! Не могла я поверить, что за столь короткий срок можно было встретиться со всеми кредиторами. Хотя наркоман катался утром на машине и многое мог успеть… Нет, интуиция подсказывала мне: нужно искать дальше. Причем мне даже казалось, будто я знаю где. Только эта информация так некстати провалилась в самую глубину моего сознания.

Я сидела и провожала взглядом проезжающие машины, пытаясь сосредоточиться. Когда же мимо прогремел грузовик, на голубом боку которого красовалось одно только слово «почта», я поняла все, что мне было необходимо, и тронула машину. На проплаченной Рудухиным жировке стоял почтовый штемпель!

Та почта, которая была мне нужна, находилась неподалеку от той самой школы, где учительствовал Самохвалов и ученичествовала когда-то я.

— Здравствуйте, — поприветствовала я, увидев знакомую пышную фигуру.

— Ой, здравствуйте! — обрадовалась Душечка. — Как дела с вашей статьей, почитать можно?

— Как только ее напечатают, я вам сразу сообщу, — заверила я женщину. — Помню, вы мне говорили, что работаете на почте. Вот — шла мимо и дай, думаю, зайду…

Зная ее болтливую натуру, я не сомневалась: она мне сама все выложит, без лишних вопросов с моей стороны. Душечке в свою очередь явно польстило такое внимание со стороны журналистки, и она принялась «раскручиваться».

Сначала посетовала на то, что Регина до сих пор не перешла жить обратно в коммуналку, и ей, Душечке, невыносимо тоскливо в обществе сварливой старухи Рудухиной. Коль разговор зашел о старухах, Душечка не упустила возможности поплакаться, как ей надоели нудные бабки-пенсионерки, приходящие на почту за своим денежным содержанием. Чувствуя, что простою здесь очень долго, если не подброшу в костер разговора нужное полено, спросила:

— А Рудухин, как его… Саша, кажется?

— Паша, — с готовностью поправила Душечка.

— Да, Паша, после больницы оклемался?

— С Пашей все хорошо! — махнула рукой женщина. — Сегодня он приходил за квартиру платить, сказал, что хорошую работу нашел и познакомился с замечательной девушкой. Я так за него рада!

— Да что вы говорите! — насмотревшись на Душечку, я чуть не всплеснула ручками.

— Я верила — у него все будет хорошо. А своей новой девушке он сегодня подарок купил, — восторженная поклонница Рудухина указала на белую коробку, красиво перевязанную атласными лентами, лежащую на верхней полке этажерки. — Попросил меня до вечера постеречь. У Наташи сегодня день рождения.

— Девушку, значит, Наташей зовут? — уточнила я, вперившись глазами в коробку.

— Именно. Хотите знать, что он ей купил?

— Непременно.

— Набор косметики от «Ив Роше»! Это жутко дорого! Он мне сам сказал. — Душечка сияла, как медный тазик.

— Замечательно!

В это время моей собеседнице пришлось отвлечься — у окошка скопилась очередь, отдельные представители которой возмущенно требовали их обслужить. Таким образом, я взяла тайм-аут и принялась лихорадочно соображать, как же мне заполучить белую коробочку в свои белы рученьки. Сообщить ей, что главная и основная любовь Рудухина — героин, и после этого наблюдать, как Душечка будет падать в обморок? Другого выхода нет — придется развенчивать ореол, которым она незаслуженно окружила жалкого наркомана. Когда возобновился наш разговор, я, представив состояние Душечки, неизбежно последующее за моими словами, скорбным голосом заговорила:

— Понимаете, Варвара Николаевна, Паша, может быть, действительно в чем-то замечательный, но сегодня у Кати, по батюшке Самохваловой, он украл большую сумму денег, и я предполагаю, что она именно в этой коробке.

Душечка прикрыла округлившийся рот ладонью. Ужас читался в ее расширенных глазах. Вот так с моей легкой руки Рудухин свалился с пьедестала.

— Не может быть!

— Давайте лучше проверим. Принесите сюда коробку.

Посетители, стоявшие у соседнего окна, с интересом наблюдали за Душечкиной гиперэмоциональностью. Женщина брезгливо уцепилась двумя пальцами за ленточку и с таким видом поставила передо мной коробку, будто держала в руках инфекцию. Я быстро убрала ненужные подарочные атрибуты и подняла крышку. Пока Душечка охала, я, на глаз оценив стопку стодолларовых купюр, пришла к выводу: большая часть суммы на месте. Что принесло мне некоторое облегчение. А если начистоту, то это обстоятельство довольно сильно подняло мне настроение.