Шрифт:
По мере того как Борька рассказывал, перед моими глазами тоже возникло море.
– Брызги так и летят!
Брызги летели.
– Но тогда я увидел рыбу, кинулся к ней, - продолжал Борька.
В воде светлыми лезвиями скользили рыбы.
– Вот они!
Рыбы шли косяком.
– Ой сколько! Счас!..
– Борис поднял руки, растопырил пальцы.
– Счас, папа...
Море метнулось нам обоим в глаза. Мелькнула рыба. Борис выкинул руки вперед.
– Промахнулся!..
– жалобно сказал он. И тут же воскликнул: - Пароход!
По волнам рядом проходил пароход. Большие белые буквы блестели на освещенном борту.
– Что написано? Что написано?..
– шептал Борька.
– "Охотск".
– Так ты видишь?
– Вижу.
Борька повернулся ко мне, я тоже раскрыл глаза.
– "Охотск", - сказал Борька.
– Бо-ольшой!
В клетке, растревоженные нами, беспокоились птицы. Больше море не появлялось, хотя Борис опять закрыл ладонями глаза и ждал продолжения сна. Сон его не удивил нисколько. Удивил пароход. Меня тоже удивил пароход. Но больше как можно, чтобы двум неепящим людям приснился одинаковый сон?..
Борис тоже опомнился.
– Почему, - спросил он, - нам обоим приснился "Охотск"? Ты видел, пап, там матросы и капитан. Какой большой!
– опять воскликнул малыш.
– Так и режет воду, и режет! Кино!.. А если, пап, пароход этот на самом деле? И матросы и капитан? А в каком это море, в нашем или в заграничном?
Я молчал. Меня волновали те же вопросы, что и мальчишку.
– В каком?
– допытывался Борис.
Минуту он помолчал.
– Что ты еще заметил на пароходе?
– спросил.
– А рыба? Совсем живая! Я схватил ее, папа, а в руках ничего!
Борька вертел растопыренными пальцами у глаз.
– Живой сон какой-то, - закончил малыш.
– Всe в нем живое... Я к тебе еще приду завтра, ладно? Может, еще увидим...
Я отослал мальчишку спать. Но сам не мог заснуть до утра.
Сон, если это сон, не давал мне покоя. Мало того, что он приснился нам обоим, сыну и мне. Такие сны приходили ко мне все лето. В чем здесь причина?
Борька стал приходить каждый вечер. Всякий раз мы видели море. Стали жить им и бредить. Наступал день - ждали вечера. День тянулся, тянулся...
Незаметно для себя я стал задерживаться дома, на работе мне было невмоготу. Борис перестал гонять на реке, вертелся рядом.
– Пап, а как это?
– спрашивал.
– Что будет еще?
Дом был заполнен ожиданием, разговорами:
– Вот бы увидеть кита, пап?
Жена наконец заметила:
– Что вы все шепчетесь? И ты, старый, - ко мне, отлынивать от работы начал. Думаешь, я не вижу?..
Не видела она главного. И не хотела видеть. Старшего сына не было - в турпоходе. Какое бы впечатление произвели на него наши сны? А если бы и он тоже?.. Но об этом нельзя помыслить!
– Сумасшедшие!
– ругалась жена.
– Дела у вас нет, что ли?..
Ничего, однако, не помогало. Сны приходили к нам каждый вечер.
Может, это внушение? Но кто внушает? Откуда?..
– "Охотск", - повторял я уже вслух.
– "Охотск"... Вспоминался приезд Леонида. Охотское море, Курилы... Может, я скучаю по нему? Может, его рассказы внушают мне тягу к романтике? Полно! Леониду и мне под пятьдесят. Какая уж тут романтика? Впрочем, за Леонида поручиться нельзя - бросил все, уехал на океан... Но за себя я ручаюсь. Ни Жюль Берн, ни Лондон не волнуют меня так, например, как недовыполненный план по урожаю. Да и не читаю я книги о приключениях. Ленькины книги - другое дело. От них, может быть, сны?..
В клетке птицы хлопают крыльями. Протяжно кричат. Может, это от птиц?..
Подхожу к ним:
– Грустите?..
Птицы смотрят мне в глаза колдовскими зрачками.
В них море и солнце. В них призыв: улетим! Мне говорят: улетим! Из их глаз в мои переливаются море, волны. Бьются о скалы. Пароход идет на меня...
– Подождите, - говорю, внезапно застигнутый смутной мыслью. _- Подождите немножко...
Бегу на почту. Пишу телеграмму Леониду: "Есть ли такой корабль "Охотск"?"
Ответа жду четыре долгих дня. Ответ положительный: "Пароход "Охотск" есть. Жди письма".
Еще жду. Приходит письмо.
"Не случайно, наверно, спрашиваешь о пароходе, - пишет Леонид с Итурупа. Пробудились мечты о приключениях? Пробудили их чайки?.. Уверен, Миша, - пусть ты от меня за тысячи километров, все дело в птицах. Я немножко фантаст, ты об этом знаешь, - продолжал Леонид.
– Я придумал гипотезу, что птицы передают впечатления. Говорил тебе о ней, помнишь, когда прощались? Не всегда, наверно, передают и не всем. Для этого надо настроиться "на волну". Мы с тобой мыслим одинаково, чувствуем одинаково. У меня тоже чайки и тоже в клетке. Все они твои и мои - взяты из одного гнезда, это нужно для опыта. Я стою перед ними, думаю о твоих птицах и о тебе. Чайки думают о полете, о море, их мечта передается твоим птицам. А через твоих чаек тебе. Оправдывается моя гипотеза.