На кухню зашёл отец, за ним Галина Аркадьевна и Лёня. Зинаида умоляюще посмотрела на мужа, потом на мать и зятя:

– Это ничего, это бывает, у неё истерика…. Валерий Михайлович откашлялся, сделал шаг в сторону Женьки, которая сидела за кухонным столом, слегка раскачиваясь, так и не отнимая от лица полотенце, остановился и затем нерешительно произнес:

– Видишь ли, Евгения, мы жили в одном доме, и были свидетелями, так сказать, непосредственно… э… её падения, можно сказать, деградации личности твоей тёти, моей сестры, – Женя медленно подняла глаза на отца и внимательно слушала, – Что касается меня, то если ты думаешь, что я просто наблюдал со стороны, то уверяю, – он обвёл глазами присутствующих, чтобы не встречаться взглядом с дочерью, – Уверяю… вас, что я делал все, что мог, чтобы этого избежать, – я разъяснял, я предупреждал, я настоятельно советовал лечиться…Я… – но осталось неизвестным, какие ещё невероятные усилия предпринимал Валерий Михайлович и почему он вдруг вообще стал об этом говорить, оправдываться и что-либо объяснять, потому, что заговорила Галина Аркадьевна:

– Никто тебя не обвиняет, Валера, чего ты разошелся?Свою голову не одолжишь, человеку трудно помочь, если он сам не хочет этого, а то, что Евгеша так близко к сердцу приняла, может и неплохо, – Галина Аркадьевна присела рядом и обняла Женьку, – Не думаю, что кто-то ещё так искренне оплакивает Раису Михайловну…Упокой, Господи, её страдающую душу, – Галина Аркадьевна перекрестилась и, наклонившись к Женьке тихо сказала:

– Ты знаешь, а хорошо, что ты видела все сама. Думай, Евгеша, крепко думай!И уже, чтобы слышали все, добавила:

– Знаешь, внучка, а идея с переездом неплохая, – Дима может ходить в садик здесь, мама тебе поможет его устроить в свой, – Зинаида благодарно кивнула.

– И места больше, и двор свой есть, и старая калоша, опять же, не будет все время маячить перед глазами, – Галина Аркадьевна отмахнулась от несмелых протестов и тяжело встала, – Мне кажется, Раиса была бы не против твоего заселения, да и мне, честно говоря, хочется уже тишины, голова почти каждый день ужасно болит, – Зина, принеси мою сумку, там лекарство.

Через неделю Женька приехала глянуть, как обстоят дела с ремонтом. Оставалось побелить потолок и наклеить обои в маленькой комнате. Женя с удовольствием прошлась по свежеотремонтированной кухоньке. Заново выкрашенному буфету исполнялось, наверное, лет сто, но Женька представила, как его вместительное чрево заполнится продуктами, как на маленький столик она постелет нарядную скатерть, как на чистых окнах будут красоваться новенькие занавески.

– Вот это да! – Женя, как в детстве захлопала в ладоши, когда оказалась в большой комнате. Лёня, улыбаясь, стоял посредине возле стола, в газетной треуголке. Он только что повесил люстру, и теперь она сверкала всеми пятью рожками и её свет отражали новые перламутровые обои с изображенными на них цветками нежной лаванды. Они вышли во двор, родителей поблизости не было, и Женька закурила.

За калиткой появился бомжеватого вида мужичонка и, оглянувшись, поманил Женьку пальцем. Она вспомнила, что видела его на кладбище, да и на Райкиных поминках он мелькал пару раз.

– Кто это? – спросила она у Лёни. Тот неопределенно пожал плечами:

– Да алконавт местный, батя твой гонит его нещадно, а он видишь, опять нарисовался, – Женя направилась к калитке, – Да не ходи ты, на пузырь стреляет, не ясно что ли…

– Нет, он сказать что-то хочет… – Женя подошла к мужчине, тот еще раз оглянувшись и мельком глянув на Лёню, быстро заговорил:

– Ты знаешь, чего папаша-то твой засуетился, я был ведь у Райки в тот вечер, как ей плохо-то стало, побег я, значит, к Валерке, – Райке, грю, хреново совсем, а он падла, грит, – Пить надо меньше, – Я, грит, вообще, на выселение подал, – Во гнида фискальная, сеструху родную гнать собрался, – Курить есть? – после серии затяжек, он продолжил, – А я ему, – Ты хоть неотложку вызови, Райка, грю, загибается, в натуре, а он, – Я, грит, щас милицию вызову, осточертели вы, алкаши проклятые! Из-за таких, как ты, грит, она и загибается… Некоторое время молча курили. Мужик снял и тут же опять надел засаленную шапочку, и тихо выругавшись, вдруг резко повысив голос, произнес:

– Да, как же через меня-то, ё-моё, я ж и пальцем ни разу не тронул… Ну, выпивали, ясен перец, не без этого, – он прерывисто вздохнул, – Ну, а к утру, она уже…это… и отошла… – А на второй день, я ж проститься хотел, по-человечески, а он меня в шею… – Зинка, правда, догнала потом, бутылку сунула… Женя сосредоточенно втирала в землю окурок, потом оглянулась растерянно на Лёню, побежала в дом и вынесла мужику деньги, которые были в кошельке:

– Вот, держите, выпейте, на помин души Раисы. Спасибо вам, что были с ней и хотели помочь, – Женя быстро пошла от калитки обратно в дом, Лёня что-то спросил, но она не слышала. Мужик не унимался и говорил ей вслед:

– Я двери распахнул и ушел. Про папашкутвово люди и так говорили, что дочку выгнал к бабке, атеперьгутарят, что и родную сестру згнобил до смерти, вот он и расстилается чичас перед вами….Одно слово – падаль, а не человек,… – мужик смачно харкнул в кусты.

– Ну… ты не очень там, вали давай отсюда, пока он не явился, – сказал Лёня и вошел в дом за женой.

Не хотелось больше любоваться ремонтом, Женя проговорила Лёне что-то бессвязное про дежурство, взяла у него мелочь на проезд и торопливо ушла, словно боялась, что вот-вот из-за угла бесшумным катафалком выедет черная отцовская «Волга» и тогда нужно будет разговаривать, благодарить и восхищаться обоями и новой люстрой …