Легкие, будоражащие душу касания шершавых губ, заставляют меня выгибаться дугой и остервенело желать большего. Сейчас я не думаю ни о чем, кроме как о том, что эти губы, стянув чулки, начинают путешествие по телу вверх, оставляя влажный след, а вместе с ним и табун мурашек.

—Скажи мне, как тебе нравится.

—Что? — хрипло стону в ответ.

—Как нравится? Жестко или мягко, быстро или медленно? — повторяет вопрос Белов, а я начинаю медленно приходить в себя, вглядываясь сквозь дымку похоти в затуманенные возбуждением глаза. Зардевшись от таких вопросов, опускаю взгляд. Неловко? Да, я словно первый раз слышу слово «секс», хотя, вспоминая предыдущий опыт…не мудрено.

—Не знаю.

—Что значит «не знаю»? — смесь замешательства и даже какого незыблемого удивления отражается на лице парня.

Ну еще бы, это он у нас тут секс-машина и небось еще будучи в садике имел целый гарем, а я вот наоборот. Весь мой скудный опыт закончился одним человеком, с которым я и узнала, что значит быть фригидной. Этот прекрасный диагноз мне поставил, конечно, бывший, но сейчас…сейчас я может впервые хочу об этом сказать, но не решаюсь, прикусывая губу и отводя взгляд. Понятно, что все зависит от партнера, но тогда я и не чувствовала подобного, как чувствую сейчас, понимая, что трусики насквозь мокрые, а внизу живота творится целый тайфун неизведанного ранее.

—То и значит, что не знаю, — пытаюсь отодвинуться и притянуть ноги к себе. Я в одном лифчике и трусиках. Господи, Рустам за секунды раздевает не только глазами…

—Херь какая-то, ты что ни-ни еще?

—Да-да уже, — злобно вперяюсь в Белова, а вот у парня выражение лица такое, что точно не угадаешь, он либо испытывает облегчение, либо хочет кого-то убить. Рука властно опускается на талию, скользит под резинку трусов, проводя невидимые узоры под кожей. — просто я не знаю и удовольствия особого я не испытывала.

—Ты кончала… — уверенно заявляет. Не то спрашивает, не то утверждает.

Молчу. И он молчит, только дышит тяжело и как-то очень громко, а я продолжаю смотреть на него, то и дело отвлекаясь на пульсирующую жилку на шее. Так и хочется провести губами…Господи, это я? Это мои мысли? Откуда взяла эта похотливая самка? А потом до мозга доходит вопрос. Хотела бы я знать, черт возьми, как оно, испытывать удовольствия от члена внутри тебя, а не от пальцев, догоняюсь потом самостоятельно.

—Боже, Рустам, да, я кончала, но от самого секса я не испытывала удовольствия, и я понятия не имею, как мне нравится, потому что мне не нравилось никогда! — выкрикиваю в лицо опешившему парню, наблюдая, как его ухмылка растягивается все шире и шире. Удовлетворенно хмыкнув.

—Ладно, малыш, я просто…черт, я охренеть как рад, что я буду первый доводить тебя до сорванного голоса раз дцать за ночь, потому что мне одного будет ой как мало, — опускается прямо перед моим лицом, переводя взгляд то на губы, то на глаза. — Когда ты злишься, мне особенно хочется опрокинуть тебя и отыметь так, чтобы единственное, что ты смогла произнести, было «еще». И чтобы кричала мое имя, когда кончала. Малыш.

Произносит, практически причмокивая от предвкушения и взирая на меня так, как обычно смотрит удав на свою добычу.

И тут мой взгляд цепляется за рваный порез внизу живота, давно заживший, но смотрится он при этом не менее страшно. Рука иррационально тянется к отметине, легко касается подушечками пальцев. Шершавая, кожица заметно розовее. Такие вещи не случается, если ты ребенком упадешь с качели, например. Даже если ты после операции. Это совсем другое…это смотрится ужасно.

Весь мой вид точно достигает апогея шока, пока я веду вниз прямо под пояс штанов, не замечая больше ничего вокруг.

—Так уж и сразу, детка, — скользит в ухо почти что игривое утверждение. Но с ноткой предупреждения. Едва заметно, но ощутимо. Мои пальцы распускают ремень, приспускают брюки, и я абсолютно не стесняясь вижу продолжение шрама. Огромный рубец толщиной в два пальцы и практически на все бедро «украшает» такую идеальную фигуру. Воздух моментально выбивается из легких, а рука опускается на кровать словно не живая. Трусы топорщатся, а я так и смотрю «туда», в отметину, которую никому бы не пожелала иметь.

—Что это? — сиплю. На глаза наворачиваются слезы. Одному Богу известно, как же больно было парню, когда это, что бы это на самом деле ни было, с ним случилось.

—Упал, очнулся, гипс, — грубо летит в ответ, а затем брюки возвращаются на место, следом и рубашка.

Становится холодно. Зябко. Рустам встает и поворачивается ко мне спиной, одеваясь спешно и довольно резкими движениями. Я молчу, он молчит. Мы словно стали чужими. Все как будто перевернулось с ног на голову.

ГЛАВА 26

БЕЛЫЙ

Как будто в холодную воду окунает, с головой так, чтобы захлебнуться. Один вопрос, а столько воспоминаний, впивающихся в мой мозг острыми иглами. Сам не помню, как все получилось, помню только ту душераздирающую боль, что внезапно пронзила меня. Так случается, если твоя жизнь, к которой ты так привык с декорациями под названием “Счастливая семья” вдруг заканчивается, а на самом деле этой семьи и не было никогда, так…одна видимость. И все бы ничего, если бы долбанный театр абсурда не закончилась трагедией, где одна навсегда исчезла, а второй продолжает жить и творить зло.