— Вы понимаете? В случае успеха это будет такой бум, такой ударный треск! Ведь как мы подадим всю эту историю! Это будет совсем по-американски. Тираж газеты увеличится вдвое.

3. Необходимо решительно действовать!

После сенсационных заметок вечерних газет, после Кегича, думавшего напасть на след женщины с золотым мешочком, после знакомства с Борисом Сергеевичем Мирэ, после того, как Леонид Евгеньевич Арканцев обронил мысль, что недурно было бы переманить графиню Юлию в свой лагерь, после всего этого Вовка захотел объясниться с нею самым решительным образом.

— Так или этак!..

Или она пойдёт вместе с ним рука об руку, или… он себе не представлял ясно этого второго «или». Но, во всяком случае, и ему самому и графине Джулии оно не обещало ничего хорошего…

И когда Кегич с помощником редактора откланялись, покинув белоколонный читальный зал, Вовка поднялся к себе. Вернее, не к себе, а к графине.

Тронул первую наружную дверь — открыта. Другая — тоже. Криволуцкий быстро, без всяких предупреждений, вошёл. Так быстро, что склонившаяся над письменным столиком Ирма не успела сунуть в ящик, выдвинутый второпях, какие-то бумаги. И она прикрыла их обеими руками. И словно вспугнутый человеком хищный зверёк, эластичный и гибкий, обернулась на Вовку с какой-то вызывающей и вместе трусливой злобою в своих восточных глазах. Того и гляди, ощетинившись, бросится и начнёт царапаться и кусаться. И при этом почти обнаженная, потому что было жарко, душно и нежный шёлк цветного кимоно лишь подчёркивал её наготу.

И забыв недавнее «ты», забыв еще не успевшие отгореть безумства, она бросила ему:

— Как вы смели войти не постучавшись? Что это за манера! Я не жена вам и не содержанка. Я вправе иметь… и наконец…

Она осеклась, пораженная невозмутимостью Вовки. Он стоял, скрестив на груди руки, и не сводил с графини пристального взгляда ассирийских глаз своих.

— И наконец… — она еще раз осеклась и, закусив губы, смотрела на него растерянно-гневная.

— Вы кончили? — невозмутимо спросил он.

— Кончила и еще раз повторяю… Вы не смели врываться ко мне!

— Даже в том случае, если, руководимый тёплым и хорошим чувством к вам, я хотел предупредить вас о грозящем аресте, а может быть, и перспективах еще посерьезнее?..

— Я не понимаю вас. Вы говорите вздор, — передернув плечами, с которых сползла ткань кимоно, попробовала Ирма насильственно усмехнуться.

— Сейчас поймете!

Он плотно прикрыл обе двери и вновь стоял перед Ирмою, скрестивши руки.

— Сейчас поймете. Вы слишком умная и ловкая женщина, чтоб после того, что я вам скажу, играть со мною в прятки. Давайте начистоту. Я никогда не был предателем! Наоборот. Несколько минут назад ко мне влетал один журналист с покорнейшей просьбою посодействовать его розыскам. А ищет он ни более ни менее, как даму с золотым мешочком и с египетскими папиросами необычайной крепости… Поняли?..

— Решительно ничего не понимаю, — лгала Ирма и всем своим телом, и недоуменным движением рук, и глазами.

— Графиня Ирма Чечени, вы плохая актриса. Сара Бернар, вся с ног до головы фальшивая, и она искренней вас… Но вернемся к этому журналисту. Я сразу понял, что речь идет о вас, но дал ему уклончивый ответ.

— Ничего не понимаю… Папиросы, золотой мешочек…

— Сейчас поймете, на этот раз, надеюсь уже окончательно. Улики сгущаются вокруг вас неотразимые. Половины довольно, чтоб из этого удобного номера с ванной и прочими благами комфорта вы перекочевали в помещение с четырьмя голыми стенами и решеткой в окне. Да-да! Я нисколько не преувеличиваю… И мне нравится тот искренний испуг, который я поймал наконец в вашем взгляде. Нравится! Посмотрим теперь, что принесло бы вам лишение свободы? Конец! Крушение всех планов! Прощай шифрованная переписка с Флугом! Прощай свобода и ночные экскурсии в меблированные комнаты «Сан-Ремо»! Словом, смерть заживо и никакой пользы тем, для кого вы так хлопочете и стараетесь.

— Но ведь это ужасно! — вырвалось у неё.

— Ужасно!.. Однако есть выход.

— Какой? — живо спросила Ирма.

— Переход на службу к другим лицам. Переход, о котором ваши прежние сообщники и знать не будут.

А если и догадаются, — много воды утечёт! И поверьте, что эти новые люди, о которых я говорю, никогда не потребуют от вас тех гнусностей, которыми опутали вас разные австрийские и германские проходимцы. Внешность останется без всяких изменений. Вы будете получать от них телеграммы, директивы. Но… все это должно проходить сквозь контроль… Пока не до подробностей. Важно ваше принципиальное согласие.

— Но ведь это же измена?

Вовка расхохотался.

— Полноте, графиня! В ваших устах это звучит до того дико! Измена? Кому, во имя чего? Что, вы такая рьяная австро-венгерская патриотка? Или, исполняя приказания этого мерзавца Флуга, вы пламенеете всей душой к интересам разбойничьей германской политики? Вам хочется весело и богато жить. Это все! Деньги будут! А рубли это, кроны ли, марки — не все ли равно, в конце концов?

— А если… если узнают. При одной этой мысли меня охватывает ужас… Эти люди не остановятся перед самой жестокой местью… Ни перед чем.

— Вздор! Мы сумеем вас защитить. Этот демонический Флуг не так уже страшен, как хочет казаться.

— Он хотел быть моим любовником. Но я оттолкнула его.

— И отлично сделали! Представить вас хоть на мгновение в объятиях этого каторжника? Бр-р-р… Мороз по коже! Я беру вас под свою защиту, и мы еще потягаемся с этим господином. Итак, графиня?..

— Я право не знаю. Такой сумбур… и так это все…

Изменив своей наполеоновской позе, Вовка рванулся к Джулии, обнял, целуя шею и грудь.