Арканцев быстро шёл, почти бежал вдоль чугунного кружева по гранитным плитам. Воздуху, простору хотелось, и нечем было дышать!

Вот если бы подсмотрел Леонида Евгеньевича кто-нибудь из его чиновников! Диву дался бы!.. Глазам не поверил бы!.. Леонид Евгеньевич, с его размеренным спокойствием и какой-то механической неторопливостью во всем, что касалось передвижения его благообразной особы, и вдруг мчится этакой легкомысленной припрыжкой!..

Но Арканцев готовил для своих чиновников, воображаемых свидетелей его прогулки, еще больший сюрприз. Здесь каждый из них превратился бы в обалделый, истуканческий вопросительный знак. Это когда, проходя мимо германского посольства, насупившегося каменной громадою по ту сторону Мойки, он совсем уж по-мальчишески погрозил своей тростью этому на острог или табачную фабрику смахивавшему зданию.

Сегодня Леонид Евгеньевич изменил своей обычной аккуратности. Наказал говорить, что вернется через полчаса, а между тем прогулял, вернее, пробегал, целых сорок пять минут…

Встретив графиню и Вовку, Леонид Евгеньевич сразу повёл их в гостиную, стушевывая этим чисто деловую подкладку знакомства. Он держал себя так, словно этот поздний визит носил исключительно светский характер. Он спрашивал, как нравится графине Петроград, пошутив при этом:

— Очевидно, вам мало, графиня, ваших побед там, у тёплого моря, под зонтиками пальм и под бирюзовым небом… И вот вы приехали сюда смущать сердца наших скромных, суровых, северных «медведей»…

Зажигая лампы с яркими рефлекторами, Леонид Евгеньевич показывал гостье свои картины.

— Если вам не скучно, графиня, и если вы любите живопись?..

— О да, я очень люблю картины!..

— Вот чем похвастаю… Это ваша национальная гордость. Мункачи! Мне удалось этот его этюд прибрести в Париже. Помните, его знаменитая картина «Христос перед Пилатом»? Голова одного из воинов. Что за сила и какой могучий рельеф лепки! — молвил Арканцев, давая понять, что, записывая графиню в соотечественницы Мункачи, намерен видеть в ней венгерку.

Сухо щелкали выключатели. Одни рефлекторы погасали, другие вспыхивали.

— Это портрет Рейнольдса… Не правда ли, сколько в нём чисто английского благородства?..

— А этот офицер в гусарской форме?

— Это мой дед, Евгений Арканцев… Герой двенадцатого года и участник похода во Францию… Писал Доу…

Можно было подумать, что цель посещения графини — знакомство с коллекцией картин этого молодого сановника, с таким розовым лицом и «валуевскими» бакенами.

Ирма по достоинству оценила такт Леонида Евгеньевича, невольно сопоставив его с покойным графом Эренталем, с первых же слов огорошившим ее своими плантаторски-рабовладельческими требованиями.

Что графиня, Вовка и тот удивлялся!.. «Сам горел нетерпением забросать ее каскадом вопросов, а когда она здесь, налицо, он ее угощает своими картинами…»

За ужином в таком же самом духе история. Леонид Евгеньевич оказался очаровательным хозяином, ухаживал за гостьей, сам подливал вина, спрашивая, по вкусу ли… Пустая беседа, так же искрящаяся, как холодное шампанское в бокалах, ни к чему никого не обязывала, и за тридевять земель далека была от всякой политики. Говорили о чем угодно… О меланхолической скуке Ментоны[10], о парижских улицах, о европейском комфорте, и тут же рядом о восточной грязи мусульманских кварталов Каира, о чем угодно кроме того, чем интересовался в данный момент Леонид Евгеньевич.

Вовка недоуменно пялил на него ассирийские глаза свои. Да и такой, более стреляный воробей, как графиня, и та уже теряла под собой почву…

Кончили ужин… Булькал подогреваемый синим пламенем кофе в сверкающей машинке… Герасим поставил ликеры… Мужчины, испросив разрешение дамы, закурили сигары.

И вдруг, словно продолжая беседу на тему об удобствах пляжа в Биаррице, Леонид Евгеньевич, выпустив клуб ароматного дыма, небрежно спросил:

— Как вы полагаете, графиня, когда приступит монархия Габсбургов к мобилизации Восточной Венгрии и Галиции? Я полагаю, что тайная мобилизация уже началась и корпуса понемногу стягиваются… Я догадываюсь, но одних догадок мало…

— Догадки вашего превосходительства имеют полное основание. Мобилизация уже началась под покровом глубочайшей тайны. Войска перевозятся глухою ночью, и даже командиры полков и дивизий сами не знают, куда именно отправляются их эшелоны.

Арканцев чуть заметно склонил голову. Новый клуб дыма и новая просьба. Именно просьба:

— Графиня, вы меня весьма обяжете, сделав маленькую любезность. Вы свой человек на Сергиевской. Будьте добры узнать, какие именно корпуса перебрасываются к нашей границе?.. Это не будет вам в тягость?..

— Отчего же, с удовольствием. Кстати, завтра же надо мне быть на Сергиевской.

— Попробуйте этот ликёр, графиня. Это «стрега». Его мало пьют у нас. Но, по-моему, в смысле аромата и вкуса он гораздо лучше бенедиктина… Кстати, заодно: раз вы будете завтра на Сергиевской, мне любопытно знать, каков будет образ действий по отношению к Сербии? Ограничатся ли венские военные круги одним угрожающим, вернее, запугивающим заслоном или будут действовать более энергично, вплоть до стремительного вторжения на территорию этой симпатичной славянской страны? Еще одно «кстати». В данном случае мы обойдемся без благосклонного участия Сергиевской. Неизвестен ли вам, случайно, приблизительный день, когда именно должно произойти злодейское покушение на его высочество эрцгерцога Франца-Фердинанда?..