Москва, 1970-е годы

В 1971 году журналист Виталий Блинов готовил для газеты “Неделя” беседу с известным артистом-телепатом Вольфом Григорьевичем Мессингом. Интервью пролежало почти два года, и в 1973 году главный редактор “Недели” Валентин Архангельский заверил Виталия, что материал стоит в номере, но нужно еще раз получить визу его собеседника. Все-таки прошло два года. И Блинов снова отправился к Мессингу. Эту встречу журналист запомнил на всю жизнь...

...Дверь ему открыл сам Мессинг, пожилой мужчина с улыбчивым, но утомленным лицом. Широкий лоб с глубоко врезавшимися морщинами, зачесанные назад темные, курчавые, с густой проседью волосы. Лицо не старое, но немногие морщины столь глубоки и рельефны, что невольно приходила мысль: этому человеку довелось пережить немало.

– Вольф Григорьевич, добрый вечер. Это я вам звонил час назад. Я Виталий Блинов.

– Могли бы этого и не говорить, – улыбнулся Мессинг. – Я знал, что вы мне позвоните, еще месяц назад.

– Простите, забыл, с кем имею дело...

Они прошли по освещенному короткому коридору и вошли в кабинет. Мессинг предложил гостю сесть в кожаное кресло неподалеку от письменного стола, заваленного множеством бумаг и газет, включил настольную, старинной бронзы лампу со стеклянным зеленым абажуром и сказал с мягкой улыбкой:

– Я даже могу назвать причину вашего визита. Вам нужно повторно завизировать интервью, которое я дал вам два года назад?

– Мне остается только развести руками... – удивленно произнес Виталий и действительно развел руками.

– Давайте интервью...

Журналист протянул свернутые в трубку листы. Мессинг взял их и, проглядывая, сел за стол, предложил:

– Хотите курить? Курите. Пепельница рядом с вами на столике.

Блинов вновь, не скрывая удивления, покачал головой, достал сигарету и щелкнул зажигалкой, прикуривая.

Мессинг быстро пробежал глазами строчку за строчкой, отложил один лист, потом другой... третий... Потом взял авторучку и сказал:

– Автограф оставляю. Только вы зря нервничаете. В последний момент нашу беседу снимут без объяснения причин, статью вы опубликуете лет через двадцать, если, конечно, останется такое издание, как “Неделя”. А меня уже на этом свете не будет...

– Не понимаю, Вольф Григорьевич... впрочем, что я спрашиваю... просто невероятно... Почему интервью снимут? Мне главный сообщил, оно уже поставлено в номер. Почему его должны снять? – заволновался Виталий.

– Этого я сказать вам не могу, – расписываясь, ответил Мессинг.

– Странно, что вы этого не знаете...

– Знаю. Но говорить не хочется. Вас это не касается, поверьте... – Вольф Григорьевич поднял голову и с улыбкой потянул журналисту подписанные листы. – Хотите кофе?

...Он оказался прав, этот загадочный телепат... За два часа до подписания номера газеты в набор материал сняли по приказанию главного редактора без каких-либо объяснений. И опубликовали это интервью ровно через двадцать лет, как Мессинг и говорил. Опубликовали в “Неделе”. Главный редактор Станислав Сергеев сказал Виталию, что это последний номер, еженедельник закрывают... Через год его открыли снова... А самого Вольфа Григорьевича уже давно не было в живых.

Виталий Блинов встречался с этим человеком не однажды и каждый раз во время разговора боялся смотреть ему в глаза. Его пугала глубина этих глаз... страшная, пугающая глубина бездонного омута...

Польша, конец 1939 года,

через пару месяцев после вторжения

германских войск

Вторжение германских войск в Польшу... Немецкие войска, не встречая сопротивления, переходят границу... Самолеты со свастикой на крыльях кружат над Варшавой, пикируют вниз. Сыплются бомбы... По улицам города в панике мечутся жители... Маршируют колонны немецкой пехоты. В строю – улыбающиеся, довольные солдаты... С грохотом движутся колонны танков с крестами на броне. На головном танке развевается штандарт с черной свастикой... Бредут понурые пленные – польские солдаты и офицеры...

...Вместе со своим многолетним импресарио Питером Цельмейстером и его помощником Левой Кобаком Мессинг почти сутки ехал по проселочным дорогам. Моросил мелкий ледяной дождь, шуршал по крыше кареты, копыта лошадей чавкали и хлюпали по непролазной грязи. Лева Кобак молча курил, Цельмейстер нервничал, то и дело смотрел на светящийся в полумраке циферблат часов. Вольф Мессинг дремал, прикрыв глаза, забившись в угол кареты, которую то и дело встряхивало и раскачивало из стороны в сторону.

Цельмейстер вдруг наклонился к Мессингу, спросил зло и настойчиво:

– Ты знал, что это будет? Скажи, пророк чертов?! Ты знал, что будет такое? Почему молчал?

– Нет, не знал... я видел только войну... и говорил о ней... Нет, Питер, прости... не мог знать... – Мессинг закрыл глаза и добавил с болью, исказившей его лицо: – Такое мог знать только Господь Бог...

– Да на кой черт мне нужен такой Господь! – выругался Цельмейстер. – Я и раньше в него не верил, а теперь тем более!