В огонь полетели смятые записи с полок шкафов, столов и столиков, из многочисленных ящиков и тумбочек. Некоторые листы, словно не желая погибать, падали на пол, в последний раз напоминая о себе, будто доказывая, что всё ещё востребованы, пытаясь сказать, как были важны и дороги, но лишь сильнее раня сердце своего хозяина. Дрожащие от бессильной злости руки сгребли с каменных плит исписанный безукоризненно ровными и красивыми тенгвами пергамент из овечьей кожи и бумагу из шёлка, взгляд горящих бесцветно-серых глаз остановился на стихах, написанных после очередной ссоры с отцом:

«Пламя играет,

Льётся свет.

Прошлое тает,

Но надежды нет.

Пламя играет,

Но надежды нет.

Горн раскалён,

Гудит в печи огонь

Лихих сердец.

Ты — никто!

Здесь я — всему венец!

Сквозь дым пройдёшь

И сам, войдя в огонь, поймёшь,

Что есть свет и тьма!»

С особой злостью порвав лист, старший сын прославленного мастера и языковеда, главы Первого Дома Нолдор — великого Феанаро Куруфинвэ, швырнул в пламя стихи, выругался и, зажмурившись, прислонился спиной к украшенной звёздной лепниной стене.

Слушая потрескивание разгорающегося огня в печи, Нельяфинвэ Майтимо Руссандол открыл глаза и увидел незамеченную ранее стопку бумаг. Ярость постепенно угасала, записи больше не вызывали ненависти, оставалось лишь желание довести начатое до конца. Сжигать — так всё!

Словно после долгой работы над сложным заданием отца, с трудом отойдя от стены, старший Феанарион посмотрел на последние листы: это оказались любовные послания жены, написанные словно для отчётности, мол, надо, положено — получай, и рисунки дочери, один из которых заставил снова вспыхнуть злобу: на фоне голубого неба ребёнок нарисовал счастливыми себя, маму и папу, а рядом — дедушку Феанаро в образе жуткого чудища из сказок о страшном Средиземье.

Письма и картинки полетели в пламя, но горели медленно, словно желая помучить своего палача, прежде чем распасться прахом и исчезнуть навек.

«Сгорит одно — возродится другое», — пропели языки огня, танцуя под музыку Изначальной Темы Творения, неслышимой для эльфа.

Пламя вспыхнуло ярче и прекрасной сияющей птицей выпорхнуло из очага. Осветив алым и золотым мастерскую, Огненная Майэ, размером с павлина, села на стол, уцепившись когтистыми лапами за край. Могучие крылья с двумя длинными перьями-завитками снизу аккуратно сложились за спиной, хвост, достающий до пола, зашуршал по плитам. Опустив пушистый рыжий хохолок, птица внимательно посмотрела на Майтимо проницательными пылающими глазами, и слепящий жар начал угасать, становясь текучим и застывая разноцветным стеклом.

Птица снова вскинула крылья и спрыгнула со стола прекрасной девой с волосами цвета красной протеи, теперь лишь горящие слепящим огнём зрачки выдавали одну из пламенных Айнур.

— В Благословенном Крае кто-то загрустил? — с проглядывающей сквозь ласку в голосе иронией спросила дева. — Дай угадаю: отец требует невозможного, заставляя строить счастье на его условиях, забывая, что сам таким образом счастливым не стал?

— Зачем вы вечно лезете в наши дела? — раздражённо выпалил Феаноринг, проверяя, всё ли догорело из записей. — Я не просил совета, и мне не требуется помощь, особенно садовницы!

— То, что я — Майэ, помогающая Валиэ Ване с уходом за растениями вокруг священного холма, где растут Древа Телперион и Лаурелин, даря свет всему Валинору, не делает меня глупой или слабой, Финвэ Третий. — Сияя струящимся ало-золотым платьем, дева обошла вокруг Нельяфинвэ. — Просто так вышло, что инициатива Творения разделилась не поровну. Когда Создатель Эру своей волей заставил тишину зазвучать, когда мы, Айнур, начали петь, одни быстрее поняли, как происходит Творение, другие медленнее, а кому-то было проще поддержать тему осознавших. Но это не признак слабости! Мы просто разные. Однако время шло, и творцы сели на троны, а те, кто поддерживал, лишились собственных тем, став обыкновенными помощниками. Слугами, Нельяфинвэ. Мне кажется, примерно то же произошло и у вас, народ звёзд. Равными пробудились первые эльфы у священного озера Куивиэнэн, но постепенно одни оказались умнее, другие красивее, третьи — смелее, а кто-то сгодился лишь на то, чтобы помогать и восхищаться. А что произошло потом? Лидеры привыкли к подчинению, и уже не принимали иного обращения. Вот скажи, тебе ведь не понравится, если подмастерья и слуги вдруг перестанут выполнять свои обязанности? Но они ведь свободны, как и ты, и не должны тебе абсолютно ничего.

— Должны, — выдохнул Майтимо, вытирая вспотевшее от жара очага лицо, — все что-то кому-то должны. Эльдар — обожать Валар, Валар — заботиться об Эльдар… Должны! Должны быть счастливы! Обеспечивать друг друга счастьем!

— Нет, подожди, нолдорский принц, — Майэ встала между сыном Феанаро и огнём, положила руки на плечи Нельяфинвэ, очень высокого по меркам эльфов, посмотрела снизу вверх. — Я могу переодеться в плоть мужчины и дать тебе под дых за такие рассуждения, однако образ девы мне нравится больше. Тебе, вижу, тоже. — Немного пригасив пламя в глазах, Айну прямо взглянула на Феаноринга. — Какое опасное заблуждение, Финвэ Третий, порождённое искажением Темы Творения, исправить которое, я верю, способен лишь сам исказитель.

— Исказитель Мелькор не может ничего исправить, — Майтимо отошёл в сторону, посмотрел на опустевшие полки. — Он заперт в бездне.

— Чертоги Намо, — медленно зашагала вдоль ряда окон Майэ, — это не просто бездна, там пребывают погибшие эльфы. Ты знаешь, что каждый однажды вернётся живым в Валинор. Однако никто не обязан делать вас счастливыми, эльда! Вам дана безопасность, животворящий свет двух Древ, вас обучают Творцы мира, для вас созданы законы, помогающие жить! Но снова кто-то недоволен!