— А если это неправда? — поинтересовался Макалаурэ.

— Послушай, государь, — отмахнулся Новэ, — Вала Улмо мне явился во сне и сказал ехать на север строить волнорез и… Ещё кое-что. К тому же, у меня есть неженатые сыновья и незамужние дочери, которых я был бы рад оставить в северных землях, скрепив тем самым дружбу с прибывшими из-за Моря собратьями. А тебе, владыка Маглор, стоит подумать о том, что реку надо перегородить так, чтобы обезопасить Фаэнор от потока с севера. Тебе нужна система шлюзов. Понимаешь, о чём я?

Макалаурэ засомневался.

— Дай мне строителей, государь…

— Наместник, — поправил Новэ Макалаурэ.

— Наместник Маглор, — согласился Корабел. — Проекты у меня есть, нужно лишь воплотить их. И быстрее. У тебя есть неженатые сыновья? Незамужние дочери?

— У меня есть неженатые братья, — злорадно ухмыльнулся менестрель, представляя реакцию каждого из Феанорингов на такое предложение. — И кое-кто из них как раз занимается масштабным строительством. Им под силу и возведение волнорезов, и…

— Плотины. На севере нужна плотина. И набережные с водоотводом. Вала Улмо сказал мне, что очень скоро мир изменится.

***

Прибывшие с Новэ Корабелом Тэлери Средиземья, которых, в отличие от валинорских, не называли серебристыми из-за отсутствия сияния глаз и особого блеска волос, то и дело слышали в свой адрес от Нолдор «серые».

— Серые! — воскликнул Кирдан, раскапывая землю у кромки воды носком сапога, беря в руки и близко поднося к глазам. — И что? Дети мои, вы хоть представляете, насколько ценен серый жемчуг?! Знаете, какие водоросли должны становиться пищей моллюсков, чтобы их слёзы обретали такой редчайший оттенок?

Собратья Новэ, разумеется, знали, а подошедший для разговора Морифинвэ — нет, поскольку никогда не любил жемчуг.

— Приглашаю тебя, Корабел, — почтительно кивнул Феаноринг, — в свой скромный дворец. У меня есть вино столь же редкое, как серые жемчужины.

Кирдан очень внимательно посмотрел на Карнистира, на сопровождавших его эльфов…

— Я приехал построить систему шлюзов на этой реке, — с достоинством сказал Новэ, — взять умелых каменщиков и возвести дамбу и волнорезы на севере. Ты даже представить себе не можешь, насколько это серьёзная, ответственная и срочная работа! Но я не стану тебе объяснять, потому что в разговоре со мной наместник Маглор тебя не упоминал, к тому же глаза мои прозорливы, и я вижу, это было не просто так. У тебя есть иное ремесло, отличное от ремесла камнетёса. Ты один из тех, кто с довольной улыбкой на устах подкидывает работу архитекторам надгробий. Но я привык трудиться ради живых. Нам не о чем говорить, сын Феанора.

Морифинвэ побагровел. С трудом удержав себя в руках, Нолдо, так и не узнав, о чём беседовал с серым эльфом в тайне от братьев Макалаурэ пошёл поговорить с самим наместником, хотя и догадывался, что брат его не примет под каким-нибудь неправдоподобным предлогом.

***

Думая о том, что не хотел иметь никаких общих дел с братьями, но теперь поменял мнение, Макалаурэ сидел у окна и перебирал струны, вместо того, чтобы писать письмо Амбаруссар.

Можно было бы поговорить с братьями без участия пера и чернил, но…

Видеть Тэльво, для которого Майтимо сделал то, на что никто не осмелился, а в благодарность получил лишь красивые слова, не было желания. А Питьвэ слишком похож на близнеца.

«Я и сам ничуть не лучше, — со злостью ударил по струнам менестрель. — И не имею права осуждать».

Подумав, что зря обидел верную арфу, Феаноринг погладил гриф, извиняясь. На сердце снова было гадко.

— Майти, — прошептал Кано, — зачем же всё так?..

Руки отпустили продолжающую играть арфу и развернули тщательно хранимые свитки с рукописным текстом. Кровь на одном из них стала тёмно-коричневой. Давно высохла…

— Не то ты играешь, наивный инструмент! — обвинил в некомпетентности свою арфу Макалаурэ. — Не чувствуешь, твой господин совсем о другом думает? Не слышишь музыку его сердца? Эх, ты…

Мелодия, струящаяся с управляемых магией струн, изменилась: стала мрачной и напряжённой. Пугающей.

— Так-то лучше, — поучительно сказал Макалаурэ. — Можешь ведь, когда хочешь.

Музыка ускорилась, забилась загнанной птицей, менестрель с осуждением взглянул на инструмент, и мелодия снова заиграла правильно.

— Не шали, моя девочка, а то потеряем время, которое можем провести наедине, придёт другая моя девочка, и мне придётся заниматься с ней любовью. А в этот момент, сама знаешь, не до песен.

Опустив голову, наместник короля тяжело вздохнул, закрыв глаза.

— Что может знать инструмент? — прошептал он. — У него ведь нет сердца… А есть ли оно у меня?

Ещё раз посмотрев маленький свиток, исписанный идеально красивыми тенгвами, сложенными в ровнейшие строчки стихов, пусть и в беспорядке, в перемешку с наскоро нарисованными звёздами и горами, почувствовав, как щемит в груди, менестрель тихо запел: