— Что это вы, Алексей Михайлович, надумали исчезнуть? — глядя прямо в глаза Носову, спросил Арслан.

— Какое это имеет значение? Обстоятельства сугубо личного характера...

— И все-таки? — повторил вопрос Туйчиев.

— Что ж, если вы так настаиваете... — Он помолчал. — У любовницы был, — с вызовом сказал Носов.

— Уж не Охотникова ли ее фамилия? — усмехнулся Арслан.

— Простите, не понял, — отвел взгляд Носов.

— В сообразительности вам, Алексей Михайлович, никак не откажешь, потому всё прекрасно поняли, и я жду от вас правдивых объяснений. В самом деле, стоит ли нам прибегать к очным ставкам с Карнауховым, которого вы направили с определенной целью в квартиру Зарецкого? С Охотниковой? — Арслан сделал паузу, внимательно посмотрел на Носова.

Носов спрятал лицо в ладони, и прошло не менее трех минут, прежде чем он снова взглянул на Туйчиева и спокойно сказал, что даст добровольные показания.

— Извечно страдаю я из-за желания помочь людям, — сокрушенно промолвил Носов. — Увы! И этот случай из той же серии. Когда Охотникова поделилась со мной и попросила помощи, я не мог отказать ей — матери, обеспокоенной судьбой единственного сына, которому грозила уголовная ответственность. — Он вздохнул и продолжил: — Короче говоря, я обещал помочь. По возможности... Не могу, понимаете, видеть слезы матери.

— Как дорого вы оценили ее слезы?

— Ну зачем вы так, у меня были расходы...

— Вы не ответили на вопрос.

— О, всего одна тысяча. Даром никто ничего не хочет делать, поэтому пришлось...

— Продолжайте по существу.

— Собственно, я все сказал. Остальное, как говорится, было делом техники, хотя исполнители проявили излишнюю инициативу и, кроме записей, еще магнитофон забрали.

— Только записи и магнитофон?

— Конечно, — в голосе Носова сквозило удивление.

— А рубль Константина?

Носов клялся, что даже не знал о существовании этой монеты.

— Скажите, Носов, — внезапно спросил Арслан, — зная о богатейшей коллекции профессора, обладателем которой, уверен, вы не отказались бы стать, почему не расширили задания своим исполнителям? Прихватили бы, так сказать, заодно. Как говорится, семь бед — один ответ. Вы не находите это логичным? — Туйчиев внимательно следил за выражением лица Носова.

— Простите, у нас, видимо, разная логика, — усмехнулся Носов. — Одно дело магнитофонная запись, другое — коллекция.

После того как Петрунин и Барабанов дали противоречивые показания по вопросу о том, кто из них остался с профессором наедине в тот вечер, Туйчиев надеялся, что Мезенцев внесет ясность в этот эпизод. Вместе с тем он был уверен, что данный факт вряд ли теперь может иметь значение, поскольку главным все же оставался вопрос о причастности к краже не кого-либо из нумизматов, а Носова и К°. Тем не менее следовало идти по всем версиям, в том числе и по очень туманным.

Туйчиев даже не мог предположить, какой крутой поворот сделает следствие после допроса Мезенцева.

— Знали ли вы, Игорь Павлович, о наличии у Зарецкого рубля Константина? — сразу спросил он Мезенцева.

— Разумеется, — ответил Мезенцев.

— Когда вы об этом узнали?

— Сейчас скажу точно... — Мезенцев задумался и после небольшой паузы сказал: — Это было в воскресенье, восьмого числа, когда мы собрались у профессора. Мы — это Петрунин, Барабанов и я. Собственно, инициатива исходила от Андрея. — Печально-скорбный Мезенцев вдруг оживился. — Я сейчас подумал, что несмотря на наше долголетнее знакомство, он раньше никогда об этой монете не говорил.

— Вы связываете с этим ее исчезновение?

— Что вы! Что вы! — протестующе замахал руками Мезенцев. — Мне просто показалось странным. Коллекционеры обычно с гордостью демонстрируют монеты из своего собрания. Впрочем, — лицо его опять стало печально-скорбным, — покойный профессор имел странности.

— Например?

— Например, хранил свою очень ценную коллекцию слишком уж открыто, не принимал элементарных мер безопасности.

— Пропадало у него что-нибудь прежде?

— Насколько мне известно — нет. По крайней мере, профессор никогда об этом не говорил.

— Итак, впервые вы увидели монету восьмого числа, а не довелось ли вам увидеть ее после этого?

— Да. Последний раз я видел ее накануне смерти профессора.

— Вы хотите сказать, что видели монету пятнадцатого числа? — выделяя каждое слово, чтобы скрыть охватившее его волнение, спросил Туйчиев.

— Совершенно верно. Я пришел в тот воскресный день к профессору около семи, несколько раньше Петрунина и Барабанова. Обычно мы собираемся где-то в половине восьмого. Мне хотелось поговорить с Александром Васильевичем по поводу прочитанной накануне книжки о рубле Константина. — Заметив недоумение Арслана, Мезенцев понимающе улыбнулся. — Вам это ни о чем не говорит? Так, ясно. — Он сделал паузу и продолжил: — В книге сообщалось, что наряду с подлинными рублевиками Константина имеют хождение довольно искусные подделки. Правда, и они обладают ценностью немалой. В книге была фотография подлинного рубля, и мне показалось, что виденный у Александра Васильевича рублевик... — Мезенцев запнулся. — В общем, мне показалось, что он несколько отличается. Я попросил профессора посмотреть еще раз на монету.