– Почему плохой? – искренне обиделась маленькая женщина.

– Была б хорошая – уже б все давно убрались! Они ж у вас возле этой пекторали торчат сколько хотят! Таймер нужен – три секунды на просмотр, и следующий! А еда? Я в щелку видел – тарелками гребли! Почему на входе талончики не выдавали, чтоб четко прописано: сколько на каждого положено бутербродов, рулетов и выпивки? А теперь уставшему трудовому человеку и перекусить нечем после тяжелой работы! – провозгласил он, ткнув себя пухлым пальцем в грудь, чтоб не ошиблись, кто именно тут трудовой человек, и сгреб с ближайшего блюда оставшиеся тарталетки с сыром и овощами.

Женщина только беспомощно вздохнула и отвернулась.

Светлана Вениаминовна! Теперь Мурка узнала и ее. Заместительница Спеца – окопавшегося в музее преступника, продававшего ценные экспонаты за границу, которого «Белый гусь» прищучил в своем первом расследовании!

Мурка почувствовала, что на душе у нее становится как-то… неприятно. Уже не деликатничая, она бегом рванула к Кисоньке и ее новому приятелю.

– Ты знаешь, кто пектораль охраняет? – не обращая внимания на сердито нахмуренные брови сестры, выпалила Мурка. – Старший лейтенант Пилипенко!

Лицо у Кисоньки мгновенно стало совершенно потерянным. Пилипенко! Здесь! На посту в музее!

– А знаешь… – продолжая испуганно глядеть на близняшку, пробормотала Мурка, – еще ведь ни разу не было, чтоб с Пилипенко – и без неприятностей!

– Вы о чем? – переводя взгляд с одной девчонки на другую, настороженно спросил Леголас-Гена. – Кто такой Пилипенко?

Кисонька недовольно поморщилась – этот еще лезет! Мужчина должен молчать, когда люди о деле разговаривают!

– Может, к Олегу Петровичу обратиться? – предложила она.

– И что мы ему скажем? – уныло откликнулась Мурка.

Сестры оглянулись на Остапчука и нерешительно двинулись в его сторону.

– Уже уходите? – с деланым сожалением, сквозь которое пробивалась искренняя радость умученного гостями хозяина, спросил их Олег Петрович.

– Я тоже считаю, что пора заканчивать, – решительным тоном хозяйки дома распорядилась поэтесса Раймунда, неожиданно вырастая на их пути, словно мухомор в блестках. – Я терпеливо ждала, пока все разойдутся, а теперь готова ее забрать, и прошу меня больше не задерживать! – И она наполеоновским жестом скрестила на груди коротенькие пухлые ручки.

– Кого забрать? – только и смог пробормотать Остапчук.

– Естественно, пектораль, – невозмутимо ответила Раймунда. – Мою пектораль, которую мне Мозолевский подарил. – Она совершенно спокойно вытащила из сумки целлофановый пакет, встряхнула его и подставила Остапчуку. – Пакуйте и вызовите мне такси, пожалуйста!

– Сегодня что – все с ума посходили? – после долгой паузы выдавил Остапчук.

– Многих великих людей современники принимали за безумцев, – изрекла поэтесса. – Да вы не волнуйтесь! – подбодрила она Остапчука. – Деньги от продажи пекторали будут потрачены на благое дело – на публикацию миллионным тиражом моего поэтического сборника «Я и Вселенная во мне»!

– Какая продажа? – перестав наконец хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, взвыл Остапчук. – Убирайтесь немедленно вон, пока вас не вывела охрана!

– Ах, вот как вы заговорили! – Раймунда воинственно уперла коротенькие ручонки в пышные бока. – Сперва сами наобещали – отдам, отдам, – а теперь в кусты? Не выйдет! – Она грозно потрясла толстеньким, как сосиска, пальцем под носом у Остапчука. – Если мне немедленно не вернут мою собственность, я подам в суд! И потребую компенсации за все десятилетия, что пектораль была отнята у законной владелицы! То есть у меня! – она ткнула себя в грудь. – А сейчас я ее забираю! – обойдя застывшего Остапчука, она решительно затопотала в сторону ниши.

– Куда? Не смейте трогать пектораль! – возопил Остапчук, бросаясь за ней. – Охрана!

– Тут, тут… – откликнулся от столов Пилипенко, даже не поднимая головы и продолжая сосредоточенно накладывать себе виноград на тарелку.

– Да что ж это такое! Сговорились вы, что ли? – взревел Остапчук, хватая Раймунду за руку в самый последний момент, когда она уже собиралась откинуть прикрывающую нишу занавесь.

Мурка успела смутно удивиться – вроде бы только что, буквально две минуты назад, эта занавесь была отдернута, а ниша открыта!

– Не смейте меня хватать! – вырывая руку, взвизгнула Раймунда. – Это моя пектораль, а не ваша!

И в эту секунду за задернутым занавесом загрохотало. Послышался звук падения чего-то тяжелого – и звон бьющегося стекла.

– Пектораль! – в один голос завопили Остапчук и Раймунда и оба рванули занавесь с такой силой, что ткань, не выдержав, вырвалась из зажимов крепления и плавно, как в замедленной съемке, пала к ногам.

Витрина лежала на боку. Грубо отогнутая клемма сигнализации торчала в сторону. В крышке зияла дыра, похожая на неровную звезду. Поблескивающие в свете ламп осколки усыпали пол в нише. Покрытие черного бархата, словно выдранное чьей-то сильной рукой, беспомощно свисало сквозь дыру в стекле. И больше в нише ничего не было.