— Нет, давай и я тоже,— торопливо поднялся Евлампьев.— Чего это я сидеть буду?

Кухня тоже была вся просвечена солнцем до самого дальнего уголка и казалась необыкновенно просторной и тоже словно бы праздничной.

Виссарнон нагреб из фанерного ящика в углу за плитой в эмалированную миску картошки и высыпал ее в раковину. Налил в большую кастрюлю воды, до стал из ящика стола два ножа, и они стали чистить.

Оба они молчали, и Евлампьев чувствовал, что Вис» сариону, так же как и ему, легче сейчас молчать.

Картошка в раковине кончилась. Кастрюля на треть была неполной.

— Может, еще? — спросил Евлампьсв.

— Давайте еще, — согласился Виссарион.

Он принес в миске еще картошки, и они снова принялись чистить.

Потом Евлампьев промыл начищенную картошку под струей воды, вырезал оставшиеся глазки и поставил на газ вариться, а Виссарнон, достав из холодильника длинный, изогнутый крючком «китайский» огурец, стал резать его на дольки.

Салат был готов, картошка сварилась, из нее слили воду и закутали в одеяло, чтобы не остыла, нарезали и разложили на тарелке аккуратным зубчатым кружком колбасу, но женщины все не появлялись.

Евлампьев с Виссарионом смотрели телевизор, стояли у окна, надеясь увидеть их по дороге от остановки; Виссарион пробовал читать, но ничего у него не получилось.

Солнце зашло, небо подернула блеклая сырая хмарь, в квартире сделалось сумеречно и тоскливо.

Но наконец у двери послышался звяк, и в гнездо замка с металлическим хрустом вставили ключ.

Елена вошла первой.

— А, папа. Приехал,— сказала она и коротко поцеловала Евлампьева в щеку. От нее, как обычно, пахло духами и кремами.

— Ну, что там? — спросил Виссарнон, переводя взгляд с жены на тещу.

— А ничего,— сказала Маша, махая рукой.

Елена прошла к стулу, стоявшему в углу, села и вытянула ноги.

— Сними, — попросила она Виссариона, показывая: на ноги.Устала — никаких сил нет.

Он наклонился и стал расшнуровывать шнурки у нее на туфлях.

Евлампьев помог Маше снять плащ и повесил его на вешалку.

— Ну а все-таки? — спросил он ее.Что Ксюша? Что-нибудь узнали?

— Да нет, папа, нет, ничего,— отозвалась вместо нее Елена. Она вздохнула, подобрала ноги н села на

стуле прямо.— Ни у кого ничего там не узнаешь. С дежурным врачом поговорили — ну, говорит, булу наблюдать. С кардиограммой там что-то неясно, не расшифровали, что ли… кровь у нее на ревмопробу из вены взяли. Аспирин дают…

— Температура все такая же,вставила Маша.

— Нога еще у нее болит ужасно. Прямо плачет… — Елена посмотрела на Виссариона, взялась за его руку ин, опершись на нее, встала.Вот и все, Подошло время — надо уходить…

У Евлампьева было ощущение, будто высокие потолки квартиры опустились и давят как гнет.

Но за ужином, за дымящейся жарким аппетитным парком картошкой, за упоительным, пахнущим весной и солнцем салатом из огурцов, все отмякли, расслабились — и просидели за столом часа полтора. Никому не хотелось вставать, ни у кого не было на это сил, всё пили и пили чай с черничным, прошлого лета, вареньем, наваренным Машей, и не лезло уже, а всё пили: встать — значило найти себе какое-то новое дело, чтобы удержаться в этом состоянии шаткого душевного равновесия, никакого же дела, подобного еде, которое вобрало бы в себя всех и можно было бы протянуть за ним до той самой поры, как ложиться спать, не предвиделось.

Но сколько бы ни затягивали ужин, все равно в конце концов он закончился сам собой, и нужно было вставать.

Маша тут же ухватилась за мытье посуды и принялась мыть основательно, неторопливо, с содой, с мылом, доводя каждую тарелку, каждую чашку до глянцевого блеска. Елена начала убирать со стола, вытирать его. Евлампьев с Виссарионом потолклись на кухне, пытаясь пристроиться возле кого-нибудь из них, но дела не хватало и самим женщинам, и они вынуждены были уйти с кухни.

В комнате Евлампьев подошел к окну, отвел в сторону занавеску и поглядел на улицу. На улице была уже ночь, горели фонарн, в домах ярко и разноцветно светились чужие окна, асфальт мокро блестел — видимо, накрапывал небольшой весенний дождичек. Евлампьев опустил занавеску и повернулся.

Виссарион сидел на стуле у своего стола, спиной к Евлампьеву, держал в руках книгу, но она даже не была у него раскрыта, он просто держал ее и ребром ее постукивал легонько по столешнице. Потом он положил книгу, потянулся, привстав, за чем-то на полке, пошарил там, н Евлампьев увядел у него в руках колоду карт.

— А что, — повернулся Виссарнон к Евлампьеву,— может, в «дурака» сыграем. А?

Маша было запротестовала. «Да ну что вы тоже!» — с укоризной в голосе сказала она, но Елена поддержала, расселись вокруг журнального стола, и нменно карты оказались тем, что требовалось. Малопомалу все вошли в азарт, Евлампьев с Еленой долго проигрывали, потом им стало везти, Маша нервничала, обижалась, сердилась на Виссариона, который и вправду играл просто скверно,и все это было смешно.