— Начнем с самого начала… Откуда вы призывались? До армии учились, работали?

— Учился, — сказал Ветлугин. — Десять классов кончил, работал немного…

— Кем?

— Да так… — неопределенно отозвался Ветлугин. Вовсе не хотелось ему признаваться, что только собирался он поступить на работу после того, как не прошел в институт, да все откладывал со дня на день. Мать сердилась, ругала его, а при людях говорила: «Пусть отдохнет после экзаменов. Все равно скоро в армию, там еще намается…»

— В институт, наверно, сдавали? — угадал корреспондент.

— Точно. В электротехнический.

— Ну и что же помешало?

— Лень собственная, — усмехнулся Ветлугин. — Что же еще.

— Самокритичное признание! — засмеялся корреспондент и что-то записал у себя в блокноте.

— Мы вместе с дружком моим, с Володькой Карнауховым, готовились к экзаменам в институт, — весело сказал Ветлугин. — Все казалось, времени впереди — навалом. Мы даже точный план-график составили — подсчитали: получалось, надо повторить примерно две с половиной тысячи страниц. Поделили на пятьдесят дней — ничего, вроде бы терпимо. На радостях пошли в городской парк, купаться. На другой день две с половиной тысячи поделили на сорок девять — как будто и не заметна разница, жить можно! Так и пошло… И все-таки хорошие были денечки, есть о чем вспомнить! — неожиданно добавил Ветлугин.

— Он у нас шутник! Второй Василий Теркин, — сказал Тецоев.

— Ну, теперь как — не жалеете, что не поступили? — спросил корреспондент.

— А чего жалеть? После армии умнее буду.

— Значит, армия на пользу идет?

— Идет…

— Сначала-то, наверно, трудновато приходилось?

— По-всякому, — уклончиво сказал Ветлугин.

— И нарушения небось были? Доставалось от командиров?

— Всякое, говорю, было…

— Да ты подробней, подробней рассказывай, не стесняйся, — вмешался в разговор Тецоев. — Он, товарищ корреспондент, когда захочет, знаете какой разговорчивый — не остановишь!

Тецоев и сам не раз пытался писать в газету, он уже усвоил, что деталь, подробность, конкретное событие особенно ценятся в редакции, и теперь всячески старался помочь корреспонденту. Тецоев легко воодушевлялся и сейчас был в приподнятом состоянии духа, в радостном возбуждении оттого, что именно их солдат совершил героический поступок. Вообще, жажда героического, необычного, жажда подвига постоянно и неотступно жила в душе Тецоева. Ему чудилось, что вокруг то и дело совершаются романтические, необычные события — и только их военный городок происшествия, требующие смелости, решимости, мужества, обходят стороной. Вот и сегодня другие офицеры полка с утра уже обсуждали и возможные причины пожара, и возможные его последствия — кому может влететь за халатность, а кого могут поощрить за оперативность, за своевременные умелые действия; интересовались, как отнесся к этому событию батя, командир полка, и кто назначен вести расследование. Тецоев же в ночном происшествии видел лишь одну — героическую сторону.

Он не заметил даже, как корреспондент недовольно покосился на него. Федоровскому казалось, что Тецоев только мешает и своей восторженностью, и своими репликами, и даже своим присутствием — будь они с солдатом наедине, тот наверняка разговорился бы куда более откровенно.

— Ну и какие же у вас были нарушения? — спросил он, все еще надеясь вдруг задеть, нащупать то живое место, тот нерв, который вызовет откровенность Ветлугина.

— В строю разговаривал… Петь отказывался… Со старшиной пререкался…

— Ну и как вы сами свое такое поведение объясняете? Только если честно.

— Да как… Детства много было…

— А теперь? Меньше?

— Теперь меньше.

Никак не мог нарушить Федоровский это вялое течение разговора. И вроде прав Тецоев: вовсе не похож этот солдат на молчуна — нет-нет да и мелькнет в его глазах насмешливый отблеск, словно забавляет его вся эта процедура. И вон оживился вроде, когда вспомнил, как готовился к экзаменам в институт, а теперь снова замкнулся, каждое слово клещами приходится вытягивать…

— Значит, меньше… Наверно, оттого, что командиры с вами работали — беседовали, воспитывали — так?

— Так.

— Вы его, товарищ корреспондент, про радиокласс спросите, — опять вмешался Тецоев. — Он у нас радиокласс оборудовал!

— Ага, выходит, увлекся своей специальностью? Так?

— Так.

«Хоть и небогато, но уже кое-что», — подумал Федоровский, делая пометки в своем блокноте.

— Хорошо, радиокласс мы потом посмотрим, — сказал он. — А теперь давайте-ка перейдем к главному. Расскажите, как вы тушили пожар.

Забинтованные руки Ветлугина, по-прежнему лежавшие поверх одеяла, чуть шевельнулись.

— Как тушил?.. Ну, значит, заступил я на пост… Темно, ночь…

Ветлугин не спеша пересказывал то, что уже читал Федоровский в «Боевом листке», причем почти теми же словами, и Федоровский нетерпеливо перебил его:

— Ну, а какие-нибудь еще подробности вы не припомните?

— Да что тут припомнишь! — сказал Ветлугин и опять улыбнулся. — Не до того было.

— Ну, а скажите — вот об опасности вы в этот момент думали, о том, что, может быть, жизнью своей рискуете, приходило вам это в голову?