— Видел тебя по телеку, — бросил Бобби, прервав ненадолго свои, с каждым словом все более утомительные, причитания. — С этой ужасной… как там ее? Забыл. Снова с историей об этом навязшем в зубах Дэвиде Земле. Боюсь, мне пришлось выключить. Нисколько не огорчусь, если больше никогда не услышу его имени.

— Я почувствовал то же самое, что и ты, через три часа в первый же день. Но тебе было интересно по меньшей мере первые сутки, ты ждал не дождался следующего сюжета на эту тему.

— Прости, что разочаровываю… Это было скучно.

— Сомневаюсь. Вспомни, как ты впервые прочел об этом. Ты сгорал от желания узнать поподробнее. Скучно стало потом, после того как ты просмотрел ролик новостей три или четыре раза.

Он нахмурился, затем кивнул:

— Ты прав. Я глаз не мог оторвать от газеты. Как ты узнал об этом?

— Это верно почти для всех. В частности, для тебя. Если о чем-либо говорят все, ты не можешь позволить себе не составить об этом мнение, не высказать лицемерное замечание, не испустить снисходительный вздох… ну, хоть что-нибудь. А совершенно ничего не слышать об этом было бы немыслимо.

— Мы крутимся в одном бизнесе, не так ли?

— Во всяком случае, в родственных. Возможно, разница в том, что в моем мы можем позволить себе исчерпать нечто до самого дна. Мы используем новость до последней капли. К тому времени, как мы ее полностью переработаем, ничто не становится таким скучным, как то, что завораживало вас двадцать четыре часа назад. Тогда мы переходим к новой сенсации.

— Тогда как я всегда должен предугадывать этот волшебный миг на несколько секунд, прежде чем что-либо устареет настолько, насколько твои вкусы в одежде.

— Совершенно верно.

Он вздохнул:

— Это опустошает меня, Хилди.

— Я ни в чем тебе не завидую — разве что кроме денег.

— Которые я расходую крайне осторожно и продуманно. Дорогостоящие отпуска на лунах Урана — не для меня. Как и летние домики на Меркурии. Я все вкладываю в синенькие жетоны. Не могу допустить, чтобы когда-нибудь мне не хватило денег на воздух. Но вот что я хотел бы знать: будет ли жажда по утраченному признанию иссушать мне душу?

Он приподнял одну бровь и бросил на меня недовольный взгляд:

— Полагаю, те описания, что ты передал Кики, создают столь же отсталый и косный образ, как тот, в котором ты явился сюда?

— Почему ты так решил? Разве я пришел бы к тебе, если бы мне хотелось чего-то, что я могу получить у любого цирюльника? Я хочу Тело от Бобби.

— Но я думал…

— Так то из женщины в мужчину! А обратно — совсем другая штука, другой масти сука.

Я решил написать себе памятку. Послать цветы редактору раздела моды в "Вымени". Я не видел иного способа отблагодарить Бобби за поистине королевскую заботу, которой он щедро окружил меня в следующие четыре часа. О, конечно же, мои деньги были ничуть не хуже денег любого другого человека, и я не собирался слишком крепко задумываться о размере счета за подобное обращение. Но поведение Бобби нельзя было объяснить ни дружеским расположением, ни вынужденным бездельем. Я сделал вывод, что он рассчитывал на благоприятный отзыв в прессе.

Можно ли назвать причудой нечто, что вы разделяете со значительным меньшинством своих сограждан? Не уверен, но, быть может, и можно. Я никогда не понимал истоков этой особенности, точно так же, как не мог объяснить, почему мне не хочется спать с мужчинами, когда я сам мужчина. Но факт есть факт: в мужском теле я довольно-таки безразличен к своей внешности и одежде. Разумеется, одеваюсь я чисто и аккуратно и не допускаю ничего явно уродливого. Но мода меня не касается. Мой гардероб состоит из вещей, подобных тем, которые Бобби выбросил, когда я пришел к нему, или даже чего похуже. Обычно я ношу шорты, удобные рубашки, мягкую обувь и бумажник — стандартную мужскую одежду, подходящую для всего, кроме официальных мероприятий. Цвет и фасон меня, как правило, не слишком волнуют. Я не пользуюсь никакой косметикой, а из парфюмерии выбираю самую нестойкую. Ради праздника могу напялить цветастую юбку, на самом деле — просто кусок ткани наподобие саронга, и какая мне разница, обработаны ли у этой ткани края. Но большинство из того, что я ношу, не шокировало бы никого, случись мне совершить путешествие в прошлое и оказаться на улице во времена, предшествовавшие эпохе смены полов.

Дело в том, что, по моему убеждению, женщина может носить что угодно, тогда как мужчина в целом ряде видов одежды выглядит попросту глупо.

Вот взять, к примеру, длинное облегающее платье, такое, что покрывает лодыжки, может быть — с разрезом до колена с одной стороны. Наденьте его на мужское тело, и пенис создаст досадный дефект в плавной гладкости очертаний, если только не привязать его к бедру — тогда как весь смысл подобной одежды, на мой взгляд, в том, чтобы чувствовать себя изящным, а не связанным. Одеяния такого типа созданы для подчеркивания линий женского тела, изгибов вместо мужской угловатости. Другой пример — глубокий вырез, и такой, что закрывает грудь, и такой, что подпирает ее снизу и выставляет напоказ. Разумеется, мужчина может выйти на улицу в одежде с разрезом до пупа, но и предназначение, и крой этого разреза будут совсем иными.

Прежде чем начнете писать возмущенное письмо редактору, учтите: я знаю, что существуют законы природы. Нет причин мужчине не иметь женских ног или, к примеру, бюста, если ему уж очень хочется. Тогда в моих глазах он будет хорошо выглядеть в вышеописанной одежде, но именно потому, что приобретет женственные очертания. Но я придерживаюсь традиционалистских взглядов на телесные типы. Если уж вы даете мне бюст, пышные бедра и стройные ноги, то дайте и все остальное. Смешивать я не люблю. Я убежден, что есть мужские и женские вещи. Определить основные различия в типах телосложения легко, в типах одежды — сложнее, к тому же, граница между ними постоянно смещается. Но, в общих чертах, можно сказать, что женская одежда лучше приспособлена для определения и подчеркивания вторичных половых признаков, а еще она более многоцветна и разнообразна.