Я уселась в теплую воду, такую мелкую, что она не покрыла моих ног, и принялась разгребать песок по обе стороны от себя.

— Кажется, я раз за разом пытаюсь убить себя, — вырвалось у меня.

Фокс стоял позади меня. Я повернулась взглянуть на него и вытерла еще одну слезинку. Боже, как он красив… Мне захотелось прижаться к нему, снова возбудить его языком, склонить на это водяное ложе и заставить двигаться во мне в такт медленному нежному ритму течения. Было ли это жизнеутверждающей потребностью или предсмертным желанием? Плыла ли я по реке жизни или же подсознательно стремилась представить себя частью того мусора, что все речные потоки испокон веков смывают в море? В конце этой реки не было никакого моря — всего лишь глубокий соленый водоем, питомник лососей. Скоро уже этих сильных рыб выпустят сюда, и они двинутся, борясь с течением, вверх к истоку реки, чтобы там погибнуть. А небо, по которому солнце прокатится на запад и умрет, — не более чем раскрашенный задник сцены. Но подходят ли для здешних мест речевые обороты старушки Земли?..

Это солнце, эта река, этот остров и мы — все это просто обязано быть жизнеутверждающим. Я не устала от жизни и очень боялась умереть. Поток по-прежнему катит свои воды, не правда ли? Не в этом ли вся суть жизни?

Но поддайся я своему порыву — все было бы не так. Фокс не тот человек, чтобы следовать ласковому ритму реки, во всяком случае не дважды за один день. Его бы попросту захлестнуло то неистовое настроение, с каким я набросилась бы на него. Так что я всего лишь поцеловала его в ногу и продолжила разгребать песок.

Он уселся в воду за моей спиной, протянул ноги по обе стороны от меня и стал разминать мне плечи. Не думаю, что когда-либо любила его сильнее, чем в тот момент. Он сделал именно то, в чем я нуждалась. Я склонила голову, сделалась бескостной, точно угорь, и позволила его сильным пальцам проникнуть в каждый нерв и каждую жилочку.

— Как же мне сказать это тебе? Не хочу причинять тебе боль, не представляю, как высказать это… Меня должно было бы удивить то, что я услышал. Я имею в виду, это ужасно, совершенно неожиданно и совсем не то, что хочется услышать от дорогого друга, и мне хотелось бы возразить: "Нет, Хилди, это не может быть правдой!" Понимаешь? Но я удивился, поняв, что… не удивлен. Как бы ужасно это ни прозвучало.

— Нет, продолжай, скажи это… — шепнула я.

Теперь его руки массировали мне голову. Чуть больше силы в этих руках, чуть сильнее нажим — и череп треснет. Может быть, тогда некоторые из демонов, что приютились там, сбегут через щели…

— В некотором смысле, Хилди, ты всегда была самой несчастной из всех, кого я знал.

Я пропустила эти слова в себя без возражений, точно так же, как песок, на котором я сидела, медленно принимал меня в себя. Я сама была бесформенным мешком светло-коричневого песка, и Фокс лепил меня. Ничто во мне не протестовало против этого ощущения.

— Думаю, все дело в твоей работе, — продолжил Фокс.

— Ты и правда так думаешь?

— С тобой случилось то, что должно было. Скажи, что ты любишь свое занятие, и я заткнусь.

Не было смысла что-либо отвечать на это.

— Ты не возразишь мне, не скажешь, какой ты хороший репортер? Не поделишься замечаниями о волнующей стороне профессии? Ты хорошая, и сама это знаешь. По-моему, даже чересчур хорошая. Вышло у тебя что-нибудь из твоего романа?

— Ничего такого, что было бы достойно твоего внимания.

— А как насчет сменить газету? На какую-нибудь, которая меньше интересуется свадьбами звезд и насильственными смертями?

— Не думаю, что это хоть чем-то поможет: прежде всего, я никогда не уважала журналистику как профессию. По крайней мере, "Вымя" не пытается корчить из себя нечто возвышенное и просто есть то, что оно есть.

— Полное дерьмо.

— Вот именно. Я знаю, ты прав. Меня не устраивает моя работа. Я чертовски уверена, что скоро уволюсь. И останавливает меня только то,

что я понятия не имею, на какую другую могла бы эту работу сменить.

— Я слышал об открытии новых вакансий в Профсоюзе Кули [31] . Они выиграли контракт на Борнео. Подручные каменщиков до сих пор ворчат из-за этого.

— Приятно слышать, что их хоть что-то волнует. Возможно, мне следует подумать над этим предложением, — полушутя, полусерьезно откликнулась я. — Меньше нервотрепки…

— Ничего не выйдет. И я скажу тебе, из-за чего твои беды, Хилди. Ты всегда хотела быть… полезной. Делать нечто важное.

— Чего раньше никто не делал? Изменить мир? Не думаю.

— А я думаю, что ты сдалась, отказалась от этой цели еще до встречи со мной. В тебе всегда сквозила нотка горечи по этому поводу — кстати, одна из причин, почему мы расстались.

— Правда? Почему ты мне не сказал?

— Не уверен, что в то время сам понимал это.

Мы помолчали немного, оба погруженные в наши общие воспоминания. Мне приятно было заметить, что даже после признания Фокса воспоминания эти были по большей части добрыми. Он все так же массировал меня, подталкивая вперед, чтобы добраться до поясницы. Я не сопротивлялась, уронила голову на грудь и смотрела, как течение играет волосами. И почему люди не умеют мурлыкать? Если б умела, как бы я сейчас размурлыкалась! Быть может, стоит поговорить об этом с ГК. Возможно, он найдет способ научить меня.