Когда Диен добрался наконец до своего жилища, уже смеркалось. Он едва волочил ноги от усталости и даже слегка хромал. Но не успел он войти во двор, как навстречу раздался голос жены:

— Лекарство принес?

Тут только Диен вспомнил о данном ему поручении. Ни слова не ответив, он подошел к чайнику, налил себе воды и жадно выпил. Он пил стакан за стаканом, не обращая внимания на заструившийся по всему телу пот. Напившись в конце концов, он тяжело вздохнул:

— Забыл!

У жены даже дух занялся от негодования.

— Забыл! Всю жизнь забываешь… Деньги пожалел, вот что! Забыл!.. Да как можно забыть такое? Ребенок болен, а он… Это же подло!..

Диен с трудом удержался, чтобы не схватить жену за горло. Бессовестная! Он столько вынес за сегодняшний день, а она еще смеет ругаться, хочет доконать его.

— Замолчи! Заткни глотку! — рявкнул Диен с перекошенным от ярости лицом.

— Молчать?.. Чего захотел! Да ты взгляни на ребенка. У нее все личико распухло от сыпи, даже глаз не видно.

Лицо у девочки действительно сильно распухло. Диен посмотрел на дочь, и жалость комом подступила к горлу. А жена продолжала кричать на весь двор:

— Деньги… деньги пожалел! Погоди, вот она умрет, тогда все деньги тебе останутся!

И снова Диена охватила ярость. Глаза его налились кровью. Дрожа от гнева, он заговорил, брызгая слюной, подкрепляя каждое слово энергичным взмахом руки:

— И пусть умрет! Пусть! К чему ей жить, если она вечно болеет? Сама мучается и людей мучает. Пусть лучше умрет! Эй, Бинь, — позвал он слугу.

Ответа не было.

— Куда запропастился этот поганец? — сердито спросил Диен у дочери.

— У него опять разболелся живот, и он отправился домой — запинаясь, ответила испуганная девочка.

— И этот еще! Чтоб ему тоже сдохнуть! Работать — так не заставишь, вечно со своим животом…

Диен вошел в комнату, сорвал с себя одежду и в изнеможении упал на постель, тяжело дыша, будто загнанная лошадь. Он все еще был во власти гнева и чувствовал себя настолько разбитым и несчастным, что готов был позавидовать любой бездомной собаке. С самого утра он ничего не ел, сбил в кровь ноги, обгорел на солнце. Чтобы сэкономить деньги, он отказался даже от чая, а сколько пришлось вынести унижений! Разве все это не ради семьи? Но жене на все наплевать. Ни одного слова благодарности и утешения. Не успел прийти, как она подняла скандал. И все из-за проклятых лекарств. Скажите пожалуйста! Не верит, что он забыл. Пусть бы и вправду хотел сберечь деньги. Ну и что же? Разве это дает право поносить его, как последнего негодяя? Зачем он экономит, ради кого мучается, отказывает себе в любой мелочи? Сколько раз жена сама говорила, что надо сшить ему новую рубашку? Он поддакивал, а у самого и в мыслях не было согласиться. В конечном счете все деньги идут на нее и детей. А теперь, видите ли, его называют бессовестным, деньги он жалеет… Для кого, спрашивается? «Довольно, — с горечью думал Диен, — нечего больше о них заботиться, уйду куда глаза глядят. — С каждой минутой он чувствовал себя все более несчастным. — Дети умрут? Пускай! Тогда жена хлебнет горя, поймет, как она была неправа!»

Его угрюмые мысли прервал голос жены, донесшийся со двора:

— Поди узнай, будет ли отец ужинать. Если он голоден, я что-нибудь приготовлю.

Диен проглотил слюну. Голод давно его мучил, но сейчас это доставляло даже какую-то горькую радость. Ему хотелось страдать еще сильнее. Поэтому, когда дочь вошла в комнату и робко спросила, хочет ли он есть, Диен сердито крикнул:

— Не буду я ужинать!

Девочка едва не расплакалась и выскочила во двор. Пошептавшись о чем-то с матерью, она снова подошла к отцу:

— Папа, ты, может быть, хочешь фасолевого супу? Мама сварит…

— Не хочу!

Видя, что муж рассержен не на шутку, жена сама вошла к нему в комнату.

— Разве ты уже поел сегодня? — ласково спросила она.

Диен не отвечал. Помолчав немного, жена продолжала:

— Но если ты и поел в полдень, то сейчас наверняка опять голоден. Или так устал, что рис в глотку не лезет? Давай я тебе что-нибудь другое приготовлю?

— Сказал, не буду, значит, нечего приставать!

Жена ничего не сказала и пошла укладывать ребенка. Ее расстроенный вид доставил Диену мрачное удовольствие. Но в этот момент он услышал, как по кирпичной дорожке застучали деревянные башмачки. Потом все стихло, а еще через мгновенье до Диена донеслись звуки, похожие на всхлипывание. Он догадался: это маленькая Хыонг обежала вокруг дома и остановилась за стеной напротив его кровати. Что она делает? Сморкается или плачет? Диен прислушался. Ну конечно, девочка плачет. Внутри у него будто что-то оборвалось. Горькие и злые мысли, еще мгновенье назад державшие его в своей власти, исчезли без следа. Диен представил себе опухшее, все в сыпи личико дочери, которая тщетно старалась сдерживать слезы. Еще совсем маленькая, она уже научилась плакать тайком и каждый раз старалась забиться подальше в укромный уголок, чтобы никто не услышал. Диен ощутил острую жалость. Несчастный ребенок! Мало того, что все время хворает, так еще с утра до вечера мать бранит ее, часто без всякой причины. Но удивительное дело! Думая об этом сейчас, Диен нисколько не винил жену. Ведь она горячо любила детей, потому и ругала их, не могла оставаться спокойной, когда что-нибудь случалось. Да и он сам сейчас обидел жену по той же причине. Поистине страдания ожесточают сердца. Люди ведь не святые, особенно те, кому тяжело живется. Кто может сохранить спокойствие и не стать сварливым и раздражительным, изнывая под бременем забот и тягот, которым нет конца? Если сам оказался жертвой несправедливости, чаще всего срываешь злость на близких. Никто не станет скандалить просто так, без всякой причины… И с женой он поссорился сегодня совсем не случайно.

И еще он подумал, что нельзя винить кассира на почтамте, который так грубо обошелся с ним. Наверное, у этого кассира огромная семья и он так же беден. После целого дня работы, с головой, распухшей от цифр, счетов, невыполненных поручений, этот человек, усталый и издерганный, возвращается домой. Но и дома ему нет покоя. Старшие дети орут и дерутся, младшие ревут, жена молчит и дуется либо закатывает истерику, а ночью рассказывает о своих бесчисленных заботах. Кредиторы приходят требовать уплаты долгов. Он вынужден вникать в десятки хозяйственных дел, изыскивать деньги… Наконец он засыпает… И видит во сне, что он выиграл по лотерее, а утром просыпается с горьким чувством разочарования, снова идет в свою осточертевшую контору и снова видит лица опостылевших клиентов. Каждый норовит пролезть к окошку и получить деньги первым…

Диен вдруг вспомнил мелкого чиновника, бывшего соседом в ту пору, когда он еще работал учителем одной из частных школ в пригороде. У чиновника была большая семья: пятеро детей, жена, мать, теща и сестра. Он вечно ходил в потрепанном костюме, в рубашке, пестревшей заплатами, с воротником, протертым насквозь. Вот уж кто действительно не знал, что такое тишина. В доме у него вечно плакали дети, свекровь ругалась с невесткой, сестра подпускала шпильки обеим. И каждый винил в своих бедах другого. Должно быть, поэтому чиновник не очень-то спешил домой по вечерам и возвращался, когда на улицах уже зажигались фонари. Он усаживался и, ни на кого не глядя, поспешно съедал несколько чашек риса. Потом брал зубочистку и ложился, но отдохнуть ему никогда не удавалось. Теща донимала своим брюзжанием, жена — плачем и жалобами, обе старались привлечь его на свою сторону. Не зная, за кого вступиться, бедняга молчал со страдальческим выражением лица, недвижно, как мертвец, и на глаза его часто навертывались бессильные слезы.