— Верно! Это так и есть! — вдруг с силой произнес Гриша.

Матвей неторопливо поднялся со стула, словно подчеркивая этим ответственность того, что собирался высказать.

— Честь и гордость… это ты, Петя, глубоко и точно прочувствовал!.. За это и будем драться…

Матвей стиснул кулаки и упрямо тряхнул рыжеватым чубом.

— И уж мы додеремся до конца!

— Да, да!.. Иначе мне жизнь не в жизнь! — так пылко и грозно заявил Гриша, что братья-«чибисы» даже пригнулись, чтобы взмахи его рук не задели их.

Не в пример довольно-частой для него непоследовательной горячности Сева на этот раз высказался вполне определенно:

— Мы, семеро, находимся сейчас, так сказать, на своем историческом рубеже, и от нас прежде всего зависит с честью доказать нашу правоту.

— Верно! Только так и нужно! — вскрикнул Миша и от волнения бурно захлопал в ладоши.

— Так. Все прояснили… пора уже записать в дневнике наше, согласен, историческое собрание, — напомнил Гриша. — Сегодня ваша очередь записывать, братья-«чибисы». Садитесь за стол… Кто желает начать, ты, Анатолий, или ты, Сергей?

— Нет, я не стану записывать, — пробормотал Анатолий.

А Сергей повторил:

— И я не буду…

В наступившей тишине резко прозвучал голос Гриши Линева:

— Не будете записывать? Это как же надо понимать?

— Понимайте, как хотите! — словно выбросил Анатолий и, встав с места, шумно двинул стулом. Сергей тоже поднялся и стал рядом с братом.

— Все-таки объясните, почему вы оба отказываетесь сегодня записывать в дневник? Почему? — наступал Гриша.

— Не желаем — вот и все, — жестко повторил Анатолий, и его тугие круглые щеки побагровели. — Ни к чему нам всякие там записи!.. Хватит с нас этой маяты, а сегодня столько наслушались, что аж голова трещит!

— Только время зря тратим, — поддакнул Сергей. — Работаешь задарма, так еще и неприятности терпи!

— Пошли, Сергей, — приказал Анатолий и сухо добавил — Из бригады мы уходим.

Когда наружная дверь захлопнулась за ушедшими, Гриша горько вздохнул.

— Вот мы и сделали из «чибисов» настоящих людей… Помнишь, Петя, как в самом начале ты говорил о них?

— Да пусть они сами уходят… такие! — взвился юный тенорок Миши. — Мы и пятеро свое обещание выполним!

*

С этого слова «пятеро» началась работа в экспериментальном в назначенный день.

— Лишние инструменты надо сдать на склад: нас теперь пятеро, — буднично сказал Петя Мельников.

Когда отложили в сторону все «чибисовское», Миша Рогов вдруг спохватился.

— Ребята!.. Ошибка вышла: вместо «чибисовского» гаечного ключа я свой в «возврат» положил!..

— Да не все ли тебе равно, какой ключ, — оба одинаковые, — заметил Сева. — Возьми «чибисовский».

— Ни за что! Как раз и не все равно, вот я беру мой, роговский, ключ! — И Миша, очень довольный, повертел своим гаечным ключом.

Сдали «чибисовские» инструменты, вычеркнули «чибисов» из всех списков, написали новые, потом стали составлять новый график работ — на пятерых. Подсчитали дни, оставшиеся до внеочередного Двадцать первого съезда КПСС, разложили по дням оставшиеся по плану работы, теперь рассчитывая на пятерых. График получался напряженный, его стали вновь пересматривать.

— Эх, да что тут долго мудровать? Дайте-ка мне заданий побольше, чем другим, — я же ведь самый молодой из всех! — воодушевленно предложил Миша. — Они, «чибисы» эти, наверно, воображают, что мы о них ужасно жалеть будем… Вот еще!.. А мы как раз и обойдемся! Говорю же вам: увеличьте мое задание, я же самый молодой!

Кофейные глаза Миши ласково подмигнули Грише, а Гришина ладонь легко шлепнула его по курчавому затылку.

— Не бойся, Мишук, нам всем тоже до стариков далеко!

Выйдя в коридор после работы, Петя услышал, что позади кто-то негромко окликнул его. Он оглянулся и увидел первого сковородинского заместителя Виктора Ивановича Платонова.

Высокий, очень моложавый шатен, по виду спортсмен, с внимательным взглядом карих глаз, всегда по-военному подтянутый (служил в инженерных войсках), Платонов обычно всюду сопровождал Сковородина в его заграничных командировках. Все знали, почему Платонову в этом везло: умен, деловит, точен, отлично разбирается в обстановке, скуповат и нетороплив на слова, а потому нигде не попадает впросак, удивительно памятлив и остро наблюдателен. Никто не считал Платонова, что называется, любимцем начальства, но все знали, что Петру Семеновичу Платонов — человек необходимый еще и потому, что обо всем у первого его заместителя было свое самостоятельное мнение. Было также известно, что ни одно распоряжение Петра Семеновича не проходило без предварительного обсуждения с Платоновым. Но Виктор Иванович никогда этого не подчеркивал и вообще держался скромно и, как еще говорили, собранно. Не тратя лишних слов, он умел тактично помочь каждому, обращающемуся к нему за советом, умел и поддержать полезное начинание. Так же обоснованно, терпеливо и тактично он раскрывал причины чьей-либо неудачи, и никто не обижался на него: знания у него настоящие, и, как он сам полушутя говорил, он, как школьный учитель, был заинтересован во всеобщих «пятерках». Действительно, в этом всегда подтянутом человеке было и что-то учительское. Оно, как многие объясняли, шло от его семейной жизни. Жил он скромно и, пожалуй, замкнуто. У него было пятеро детей — две девочки и трое мальчиков. По воскресеньям можно было видеть Платонова во главе своей «детской команды», в возрасте от четырех до четырнадцати лет. На маленьком катке во дворе дома, где он жил, все катались на коньках. Довольно часто в этом семейном конькобежном спорте участвовала и жена Платонова, такая же высокая, темноволосая, как и муж, только смеялась она громко и заразительно. На коньках жена Платонова скользила неловко, и Платонову приходилось следить, чтобы она не падала. Многим сослуживцам Платонова было известно, что его жена, пока подрастут дети, заочно заканчивает свое высшее образование как будущий инженер-строитель. Домашние заботы — «сам-семь» — супруги дружно несли вместе. Так и водил Платонов по льду свою большую семью, поспевая вовремя поддержать, а также по-учительски придумывать разные «упражнения» для самых маленьких, для тех, кто постарше, и, наконец, для жены, которой никак нельзя было ушибаться: у нее, «матери-заочницы», каждый час был полон забот.

Однажды, когда семейство Платоновых, все румянее спелого яблока, направлялось домой, Вася Трубкин, гуляя по улице, снисходительно похвалил:

— Что ж, примитивные удовольствия по-своему тоже приятны.

Платонов посмотрел куда-то мимо бобровой шапки Васи Трубкина и ничего не ответил. Остряки конструкторской утверждали, что именно после этого случая и без того слабые нити их общения стали еле видимыми. В том, что Платонов мог, не говоря худого слова, почти прекратить общение с Трубкиным, было тоже что-то учительски-строгое. Недаром толстячка Васю и высокого, жилистого Платонова прозвали в конструкторской антиподами: первого уважали, первому доверяли, а о втором частенько говорили: «Вместо мебели»…