– В дорогу могла бы и попроще одеться, – замечаю вместо приветствия.

– Привет. Сочту твои слова за комплимент.

Эх, Роберт. Ну, вот кому из вас девятнадцать? Эмилия пока выглядит гораздо более зрелой. Ты же опять как пацан. Увидел ее, и все, что вот-вот осело, всколыхнулось. А она в чем виновата? В том, что зацепила тебя, дурака?

– Ты и правда прекрасно выглядишь, просто на каблуках неудобно, наверное, – бурчу, вроде как извиняясь за предыдущие слова.

– Куртка и ботинки на плоском ходу в багаже. Я подумала, что пальто и туфли там пострадают сильнее.

– Ясно. Ну, пойдем.

Летим мы небольшим частным бортом. Рыжая озирается:

– А где же остальная твоя свита?

– Они добираются отдельно. – Не глядя на Эмилию, устраиваюсь поудобнее и открываю телефон. Однако я зря стараюсь, изображая занятость. Потому что мое любопытство сильней. Крайне недовольный собой, будто между делом интересуюсь: – Что ты с собой сделала?

– В каком смысле?

– Ну-у-у, – указательным пальцем черчу круг напротив лица. – Вот это. Ты как будто…

– Стала красивой? – подсказывает Эмилия, улыбаясь. А я просто не понимаю, как ей в очередной раз удалось не только уловить ход моих мыслей, но и использовать их против меня.

– Преобразилась.

– Да не парься ты, – смеется в ответ рыжая. – Настоящая я – все та же невзрачная девчонка, которую ты запомнил. А это… Я ведь в художественной школе училась, Роберт. Могу что угодно у себя на лице нарисовать. Даже вот такую красоту. Преображение впечатляет, правда?

Не имея ни малейшего представления, что на это беспощадное замечание можно ответить, я прошу принести себе виски. И все-таки… Как она такая живет? Ну, вот как? Я не понимаю.

– А мне можно шампанского?

– Ты стала употреблять?

– Нет. Но по праздникам я иногда себе позволяю глоток шампанского. Чем не праздник – первый полет?

Первый стакан виски я выпиваю еще до того, как наш борт занимает свой эшелон. Тут же повторяю. В желудке разливается приятное тепло.

– Эмилия…

– М-м-м?

– Ты красивая. Забей, если кто-то когда-то тебе сказал, что нет.

– Думаешь, у меня какие-то комплексы?

– А их нет?

– Нет. Ты что. Будучи сильно на любителя, мне удалось избежать беды. У красивых девочек в моей ситуации почти нет шансов.

Вот и развеялся. Вот и отдохнул… Каждое ее слово как удар под дых. И опять возвращается то муторное чувство, когда вроде понимаешь, что у нее не к тебе претензии, но все равно примеряешь их на себя. А ты-то, парень, чем лучше? Размером кошелька? Не ломаешь ли ты ее даже больше, чем те, другие, когда-либо смогли? Хотя бы тем, что тащишь ее с собой на край географии, спецом выехав в ночь, чтобы урвать с ней побольше времени вдали от чужих глаз… В надежде, что надоест, прежде чем ты выставишь себя идиотом, ее выпячивая. И без всякого ущерба вернешься в свою прежнюю жизнь. Вздохнув с облегчением, дескать, все-все, Роб, разжимай булки, друг, показалось. Ничего такого в этой девочке нет. Просто ты пресытился очень. А что-то новое всегда интересно.

– Как шампанское?

– Вкусно.

– Хочешь еще?

– Кажется, кто-то решил напиться? – улыбается Эмилия. Удивительно, но она в самом деле как будто бы на меня не злится. Любая другая на ее месте уже чего бы только не надумала, а эта воспринимает, что ей ни скажи, как так и надо. Девочка-девочка… Инопланетянка.

– Кто-то решил делать все, что взбредет в голову. – Ворчу я. – Объявляю вечер открытым.

– Ух ты! Мне пока ничего другого не приходит на ум. Слушай, а куда мы хоть летим?

– А какая разница?

– Вдруг локация подскажет, чем бы нам эдаким заняться?

– Это вряд ли. Летим мы в жуткую дыру. Но там неплохие морепродукты. Ты, кажется, любишь?

– Ну-у-у, стоит заметить, что многое я еще не успела попробовать, – осторожно замечает Эмилия. – Всякие там устрицы и морские ежи прошли мимо меня.

– Тогда нам сам бог велел обожраться устрицами и ежами. Еще какие-нибудь пожелания?

– Даже не знаю. А нам еще сколько лететь?

– Еще часа полтора.

– О, достаточно. Я еще непременно что-нибудь придумаю.

ГЛАВА 21

– Милька! Ну, вы поглядите, какая! Давай-давай, заходи… – мать отходит вглубь квартиры. Здесь все по-прежнему. Стойкий аромат перегара, ободранные обои на стенах и древняя мебель, доставшаяся матери от деда. Ничего, в общем-то, нового, но сейчас на меня эта обстановка оказывает какое-то незнакомое прежде гнетущее впечатление. Когда я жила здесь постоянно, оно, видно, замыливалось, а сейчас вот накатило. Едва могу себя заставить переступить порог.