До последней войны герцог довольно часто бывал во Франции. Почти каждый год он приезжал туда для того, чтобы поохотиться на диких кабанов. Его светлость посещал Париж и бывал в Версале, когда сердцем Людовика XV владела сначала маркиза де Помпадур, затем мадам дю Барри. Но герцог чувствовал, что сейчас все то, что он знал о Франции, окажется столь же эфемерным, как пузырьки газа в бокале с шампанским.

Раньше он наезжал в Париж только для того, чтобы развлечься. Эта поездка была совершенно иной, и неизвестно, насколько она окажется успешной для него. Герцог взялся за выполнение этого поручения — довольно непростого — не только потому, что относился с искренней симпатией к премьер-министру и ему льстило, что этот юный государственный деятель из множества замечательных и достойных людей, живущих в Англии, отдал предпочтение именно ему, и не только потому, что хотел испытать себя в каком-то новом деле, причины были гораздо глубже. Возможно, его светлость вдруг осознал, что в этой жизни, в которой раньше он искал для себя только удовольствия и развлечения, теперь он мог сделать важное для страны, в которой родился, которую глубоко и искренно любил.

Герцог посмотрел на дорогу. Упряжка была готова, лошадь форейтора была впряжена вместо передней, захромавшая лошадь стояла на траве, у обочины, и один из конюхов опустился рядом с ней на колени, пытаясь что-то извлечь из копыта. «Наверное, камень застрял в подкове, — подумал герцог, — или сама подкова разболталась». Он направился к карете и только теперь заметил стену, которая возвышалась в конце дороги. Она стояла немного в стороне, и поэтому герцог не различил ее в темноте. Над верхушками деревьев поднялся молодой месяц, и можно было без труда заметить серую и суровую на вид, маячившую темной громадой на фоне более бледного неба стену.

В течение какого-то времени герцог размышлял, что бы это могло быть, но затем, заметив на стене крыши, которые возвышались одна над другой и были увенчаны шпилями, понял, что это, должно быть, монастырь. По дороге сюда им встретилось множество монастырей, и за этой стеной наверняка располагался еще один.

— Ослабла подкова, ваша светлость, — подойдя к герцогу сообщил лакей, — Я так и думал, — ответил тот.

— Отсюда до Шантильи, где мы собирались заночевать, будет, наверное, не более пяти миль, ваша светлость. Если на дороге нам встретится кузница, можно будет поправить подкову.

— Скажите конюху, чтобы вел лошадь поосторожнее.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Герцог уселся в карету:

— И скажите кучеру, чтобы поторопился.

— Да, ваша светлость.

Дверца кареты захлопнулась, и экипаж покатил по дороге; герцог откинулся на мягкие подушки. Путешествие утомило его, и он был голоден. Как правило, он предпочитал путешествовать верхом, а не в карете, но, предполагая, что парижане ждут его приезда в карете, сообразно занимаемому им положению, герцог счел, что не оправдать их ожиданий было бы, пожалуй, ошибкой с его стороны.

Его светлость уже выслал вперед своего кузена, Хьюго Уолтхема, чтобы тот подыскал для них подходящий особняк, в котором герцог мог бы жить в Париже, а также для того, чтобы кузен сделал все необходимые приготовления к его приезду. Хьюго наверняка сделает все так, что в Париже будут знать о человеке, собирающемся посетить этот город.

Герцог улыбнулся. Будучи во многих других отношениях скромным и ненавязчивым человеком, Хьюго умудрялся выполнять все порученные ему дела настолько блестяще, что неизменно заслуживал всяческих похвал.

Герцог зевнул: слава богу, завтра ночью он уже будет в Париже. Он решил, что это путешествие в карете крайне утомило его. Он вытянул ноги, и в этот момент у него появилось странное ощущение, что в карете, кроме него, кто-то есть. Он и сам не мог бы определить «, что именно заставило его внезапно насторожиться.

Герцог почувствовал, как мгновенно напряглись его мускулы, а рука потянулась к карману бархатного плаща, в котором находился пистолет. И в этот момент его ухо уловило непонятный, едва различимый приглушенный звук.

Не веря своим ушам, герцог обвел взглядом карету.

В свете свечи, тускло мерцавшей в серебряном фонаре, он убедился в том, что, кроме него самого, на обтянутых атласом подушках никого нет, но на полу кареты заметил стопку пледов. Сегодня вечером было слишком тепло для того, чтобы в них возникла необходимость, но тем не менее в каждой поездке бывали дни, когда путешественники с удовольствием ими пользовались. Герцог внимательнее посмотрел на них: у него не осталось никаких сомнений — груда пледов сейчас казалась намного больше и выше, чем была раньше.

Герцог достал пистолет из кармана. Оружие было заряжено и готово к немедленному использованию, так как герцог хорошо помнил старую истину о том, что в подобных поездках грабители и разбойники обычно появляются в тот момент, когда этого ждешь меньше всего.

Держа оружие в правой руке, герцог потянулся к полу, быстрым движением сдернул соболий плед с пола кареты и бросил его на сиденье рядом с собой. В первый момент он подумал, что все-таки ошибся и в карете никого нет, но потом различил внизу какое-то шевеление. С пола медленно поднялась фигура, закутанная в черный плащ.