— Люди, которые посещали Инглиша, тоже были людьми, которых он заставлял петь?

— Я так предполагаю. Я никогда ни с кем не говорил, но всегда были одни и те же люди. Когда я приходил в контору, то иногда встречал их. К тому же я не понимаю, что мог делать еще этот подонок.

— А есть кто-нибудь кого вы знаете?

— Да, одна женщина, которая живет на моей улице. Я видел, как она выходила из моей улицы.

— Ее имя и адрес?

— Я не знаю, нужно ли мне вам это говорить. Я не хочу причинять ей неприятности.

— Не беспокойтесь, я просто хочу проверить вашу историю. Нужно, чтобы вы мне это сказали, Хеннеси. Вы зашли слишком далеко, чтобы остановиться.

— Я ничего не понимаю, — протестовал Хеннеси. — Я больше ничего не хочу вам говорить.

— Вы так думаете? — спокойно проговорил Леон. — Инглиш был убит. У вас был отличный повод для убийства. Вы будете говорить или мне или полиции, выбирайте.

Хеннеси вытер свое мокрое от пота лицо.

— Ее зовут Мэй Митчелл. Она живет на Ботерн стрит, 23-А.

— Это уже лучше. А как Инглиш вошел в отношения с вами?

Какой-то парень зашел в мою лавку. Он сказал мне, что знает то, что я сделал. И что если я не буду ему платить десять долларов в неделю, то он скажет об этом моей жене. Он сказал, чтобы я приносил деньги каждый вторник в агентство «Молния», что я и делаю.

— Это был не Инглиш?

Хеннеси покачал головой.

— Нет, Инглиш принимал фрик. Другой был его помощник. Вероятно, Инглиш был хозяином.

— А на кого был похож другой?

— Высокий парень отвратительного вида. У него был отвратительный шрам, идущий от правого уха до рта: можно было подумать, что это след от удара бритвой. Левый глаз у него косил. Такой верзила, с которым не поспоришь.

— Дайте мне ваш адрес, — сказал Леон. — Может быть, мне понадобится снова увидеть вас.

— Я живу на Естерн стрит, 27.

— Отлично, старик, и теперь больше ни о чем не беспокойтесь. Инглиш мертв. Идите домой и позабудьте эту историю. Больше о ней не думайте.

— Значит, мне больше не надо платить?

Леон протянул руку и похлопал его по плечу.

— Нет. Если этот верзила снова придет, притворитесь непонимающим и позовите меня. Я займусь этим и сделаю так, чтобы вы ничего не боялись. Я вам это обещаю.

Хеннеси медленно встал, он помолодел на десять лет.

— Вы даже себе не представляете, что это означает для меня, — дрожащим голосом проговорил он. — Эти десять долларов меня разоряли. Мы даже не могли пойти с женой в кинематограф, и мне приходилось придумывать разные истории о том, что наши дела идут плохо.

— Ну вот, теперь все кончилось, — сказал Леон. — Я здесь, чтобы помочь вам. Если вы будете нуждаться в помощи и послушаете меня, то я сделаю все возможное, чтобы эти дг чьги вернулись к вам. Десять долларов в неделю в течение одиннадцати месяцев, так?

Хеннеси не верил своим ушам.

— Точно так, — хриплым голосом проговорил он.

— Очень на это не рассчитывайте, — сказал Леон, — но я посмотрю, что можно сделать.

Он встал, подошел к прилавку и заплатил за обе чашки кофе.

— Вы не выпили своего, — сказала девица, принимая кофе.

— У меня страшная язва, — сказал Леон, приподняв шляпу, — но спасибо за стул, я вернусь сюда, когда устану.

Он вышел на улицу вслед за Хеннеси.

Человек, который сидел около столика Хеннеси и притаился за газетой, опустил голову и смотрел, как Леон выходил из кафе. Он не переставал жевать резинку регулярными движениями. Он положил газету, встал и подошел к прилавку, чтобы расплатиться.

Ослепленная его шикарным видом, коричневым костюмом и засунутым за манжету платочком, девица улыбнулась ему.

Он поднял на нее глаза, и улыбка сразу же погасла. Она никогда не видела подобных глаз. Цвета амбры, со зрачками, как булавочная головка, и с белком, почти как синий фарфор. Они были одновременно пронзительны и пусты, без всякого выражения, как глаза куклы, и она почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь.

Он получил сдачу, повернулся на каблуках и направился к выходу.

Стоя на пороге, он смотрел, как Леон и Хеннеси вместе шли по улице, потом он быстро пересек улицу и влез в старый «паккард», стоящий у тротуара. Он включил мотор и стал ждать.