— Ничего не слышно про Анну?

— Молчит, Семен Кондратьевич. Но я сейчас думаю не про Аннушку. В штаб фронта поступили списки убитых на Букринском плацдарме. Среди них и Иван Оленев. Умер от тяжелого ранения.

Лицо Шаблия окаменело. Еще один погибший с Пятой заставы. Утром он услышал про Артура Рубена, а теперь вот не стало и Оленева.

— Вы говорили, что наши выйдут на рубеж реки Прут, откуда начали войну бойцы Пятой заставы. Кто же из них останется в живых к тому времени?

Веденский не ответил. Он почувствовал в голосе генерала крик души. В том вопросе был и страх за Андрея.

— Помню июльский день в Киеве. Прихожу домой, а там хозяйничают, плещутся, как гуси, в ванной комнате мой Андрей, Ваня Оленев и Максим Колотуха. Еще и поют: «Стоим на страже всегда, всегда. А если скажет страна труда — прицелом точным врага в упор. Дальневосточная, даешь отпор!.. Краснознаменная, смелее в бой!..»

Воспоминания Шаблия прервал радист:

— Еще одна радиограмма! Но снова не от Леси Тулиной…

Поиски запорожской сабли, которые настойчиво вел штурмбанфюрер Вассерман, подходили, как ему казалось, к концу. Власовец Вадим Перелетный все же напал на след пограничников Ивана Оленева и Терентия Живицы. Он знал, что Живица встречался с владетельницей запорожской реликвии Софией Шаблий. Потом этот след привел в село на Десне. Убили родных Терентия Живицы, пленили двоюродную его сестру Надежду Калину.

Вассерман и Перелетный были уверены, что Надежда знает тайну сабли от брата Терентия и своего мужа Оленева, которые неожиданно исчезли из села. Ушли конечно же в партизаны.

Штурмбанфюрер Вассерман решил допросить Надежду. Но еще не успел осесть дым и пепел над сожженным селом, как его вызвали в Запорожье, в штаб группы армии «Юг», где служил его брат Хорст Вассерман.

Штурмбанфюрер выехал в Запорожье, а Надежду Калину до своего возвращения оставил в селе вблизи шоссе Чернигов — Киев под присмотром водителя «мерседеса» Магера, эсэсовца Бремка и Перелетного.

Перед отъездом он сказал им: если задержится в штабе Манштейна, то Магер, Бремк и Перелетный должны отвезти пленницу в Киев, в Святошино. На третьей просеке есть дача, где они могут поселиться и там дожидаться его возвращения. Строго предупредил их, чтобы они не обращались за помощью к любителям драгоценных трофеев доктору Бенцингу и художнику Клейну.

Вассерман не хотел, чтобы эти особы из «высшего света» узнали и про запорожскую саблю. Зачем ему все эти доктора и художники, когда он сам и живописец, и график. Операция «Казацкая сабля» должна быть локальной. Конечно, о поисках сабли знает его брат — полковник, танкист. Но он не жаден к драгоценностям, как Бенцинг или Клейн, которые уже вывезли из Киева четырнадцать фресок XII века, и еще неизвестно, чьей собственностью станут эти уникальные шедевры Киевской Руси.

Вассерман не сомневался, что Магер, а особенно Бремк — с ним он был в одной команде, поджигавшей рейхстаг, — надежные сторожа. Ну а власовец Перелетный выполнит любую их команду.

Бремк «окольцевал» ногу пленницы стальным обручем, к которому мертвым узлом прикрепил телефонный кабель. Другой конец провода привязал к своему ремню. Когда выводил Надю во двор, то наматывал кабель на руку. Пленница могла отойти от него метров на десять, не больше. О побеге и думать бесполезно. Кабель можно было лишь перерубить топором.

…Обстановка на фронте усложнилась. Линия фронта неумолимо приближалась с северо-востока к шоссе Киев — Козелец.

В ночь на 22 сентября немцы заняли оборону вдоль шоссе, чтобы прикрыть в районе Козельца отступление танковых, артиллерийских и пехотных частей к Остеру и Броварам. Фашистское командование было уверено, что через сутки или двое здесь появятся советские войска.

Охранники Надежды Калины решили ехать под Киев, в Святошино. Прошли слухи, что к Кременчугу уже не проскочить: войска генерала Ватутина вышли вблизи Переяслава к Днепру. Киев же немцы по приказу фюрера будут защищать «как порог собственного дома».

Магер, Бремк и Перелетный встали чуть свет.

Вернувшись с подворья в хату, Магер сказал, что ехать невозможно — очень сильный туман.

Но туман не рассеялся и через три часа после восхода солнца. Хаты, хлевы, сады, поля, луга были в бело-серой пене. Магер боялся, что в такой мгле напорется на «пантеру», «тигра», на тягач или автомашину и от их «мерседеса» получится блин. Он решил подождать, пока солнце подымется выше и растопит, разгонит своими еще по-летнему теплыми лучами туман.

Бремк, Магер и Перелетный сели за стол.

В горницу вошла хозяйка Параска Даниловна, неся в руках окутанный тряпочкой горячий чугунок с исходившей паром картошкой. Улыбнулась, как торговка на базаре:

— Прошу. Картошечка в мундирах. Недавно выкопана, чистая. Другой такой нигде нет.

Параска Даниловна оказывала радушное гостеприимство немцам. И это немного удивило Перелетного. Не напускная ли эта вежливость? Конечно! Ведь полицаи, забиравшие в Германию молодых сельчан, спрашивали у нее про дочь Зину. А она всем отвечала одно и то же: «Поехала дочка в Киев. Там живет ее тетка, а моя сестра Дарина…»