— Потому что я больше так не могу! — снова заговорила я. — Не могу больше! Пойду, отвлекусь немного, буду заниматься своим делом. В конце концов зачем я должна сидеть дома? Чтобы раз в месяц слышать твой голос по телефону? Теперь у меня будет два телефона, ты сможешь звонить и туда, значит, ты будешь звонить два раза в месяц и мы будем встречаться, соответственно, тоже два раза в месяц. Ты видишь, какую пользу я извлекаю из простой арифметики!

— В «Интурист»? — спросил ты, словно только теперь услышав меня.

Ты даже как будто насторожился. Но тогда я не придала этому значения. Только потом, позже, я поняла причину твоего смущения.

— Да.

— А почему именно туда?

— Там нужны переводчицы.

— А в других местах ты искала?

— Какая разница? Мне все равно, просто я больше не могу.

— Что с тобой?

— Не знаю… Наверно, свихнулась.

— Чего ты хочешь, все-таки?

— Чего хочу? Ничего…

Ты был спокоен и уверен в себе. А я не осмеливалась, не могла сказать тебе о том, что мучило, терзало меня, когда я оставалась одна.

— Ты все равно не поймешь, — сказала я наконец.

— Почему?

— Потому что я хочу, чтобы ты сделал что-нибудь ради меня, хотя бы… хотя бы в этот холод, вот сейчас прыгнул с моста в Куру.

— Это очень просто, — ответил ты спокойно, — очень…

Я и слова не успела произнести, как ты перескочил через парапет, на секунду задержался на узеньком карнизе и прыгнул. Я закричала:

— Помогите! Помогите! — бросилась к парапету, но не увидела ничего, кроме грязной воды, которую выплеснула мне в лицо река.

Собралась огромная толпа. Я прислонилась к дереву, почти теряя сознание, и в голове вертелась одна-единственная мысль: он утонул, утонул…

Потом кто-то крикнул, что ты выходишь из воды на противоположный берег. Я побежала вместе со всеми, как будто меня ветром понесло. Я ничего не видела и не чувствовала. Когда я бежала по мосту, слышала женский крик. Вполне возможно, что кричала я, не знаю. За мной бежали люди, и я не хотела, чтобы кто-нибудь перегнал меня, но потом я от всех отстала, и постепенно ко мне вернулась способность соображать.

Ты стоял и выжимал сорочку.

Я подошла и беспечно рассмеялась.

— Молодец! Ты, оказывается, прекрасно плаваешь!

Мне бы обнимать твое замерзшее тело, целовать твои плечи и грудь, прижиматься к твоим посиневшим губам.

Когда мы сидели в троллейбусе, ты сказал:

— Нет, тебе не этого хочется.

— Почему ты так думаешь? Такой же номер отколол один мой товарищ — мы, правда, тогда в восьмом классе учились.

— Давай выйдем.

— Мы же еще не доехали.

— Я хочу курить.

И сердце мое наполнилось жалостью, потому что ты и вправду вел себя как восьмиклассник, все понимал в прямом смысле и вместо того, чтобы отругать меня как следует, сидел надутый и всю дорогу не разговаривал со мной.

Через месяц мы сняли комнату на Мтацминде. И пока мы ее снимали, еще один день был счастливым — когда строили планы, и все нам казалось очень просто: я буду ходить на работу, а ты, поскольку нигде не служишь, днем приглядишь за Гией. Мы будем вместе и сможем разговаривать без всякого телефона. К черту, к черту все телефоны!

— Майя, как ты?

— Хорошо, а ты?

— Я тоже. Ну, звони…

— Ладно. Пока…

Два-три дня было еще ничего, терпимо. Ты вставал рано, приносил молоко из гастронома. Я с нетерпением ждала окончания рабочего дня, садилась в автобус, который, натужно рыча, взбирался на подъем. На балконе у нас стояла керосинка, на которой мы готовили.

Потом приехал один алжирский писатель, и я показывала ему город. Был он худой, низкорослый, большеголовый. Когда я рассказывала, он скрещивал на груди руки, закрывал глаза и слушал меня. Когда я умолкала, он опускал руки, открывал глаза и обязательно говорил что-нибудь смешное. А вообще, как он мне рассказал, перенес он немало: боролся за свободу Алжира, получил одиннадцать ранений.

Я провела его по всему городу. Поднялись мы и в пантеон на Мтацминду. Мы проезжали на машине мимо нашего дома. Ты стоял у окна с Гией на руках, и лицо у тебя было такое грустное, что я чуть не остановила машину и не бросила гостя одного.

С верхнего плато Мтацминды наш дом был очень хорошо виден.

— Мсье Жан, — сказала я. — Вы видите вон тот дом под красной крышей? Я там живу.

Я думала о тебе, о том, что ты, как узник, стоял у окна.

Обедали мы в ресторане, потом я сопровождала гостя в оперу, после спектакля на машине «Интуриста» мы еще раз объехали город. Мсье Жан почему-то решил проводить меня до самого дома и настоял на своем. Я подписала шоферу путевку, и они вернулись в гостиницу.