Roses have thorns, and silver fountains mud,

Clouds and eclipses stain both moon and sun,

And loathsome canker lives in sweetest bud.

All men make faults, and even I in this,

Auth rizing thy trespass with compare,

Myself corrupting salving thy amiss,

Excusing thy sins more than their sins are;

For to thy sensual fault I bring in sense –

Thy adverse party is thy advocate –

And 'gainst myself a lawful plea commence:

Such civil war is in my love and hate

That I an ccessary needs must be

To that sweet thief which sourly robs from me.

Не печалься больше о том, что совершил:

у роз есть шипы, а в серебряных источниках – грязь;

тучи и затмения пятнают луну и солнце,

и отвратительный червь живет в сладчайшем бутоне.

Все люди совершают проступки, и даже я – в этом стихотворении,

узаконивая твое прегрешение сравнениями,

унижая себя, заглаживаю твою ошибку,

находя для твоих грехов больше оправданий, чем для грехов других*

Ведь чувственному проступку я придаю разумность –

твоя противная сторона становится твоим адвокатом, –

и против себя самого начинаю тяжбу.

Такая гражданская война идет во мне между любовью и ненавистью,

что я поневоле становлюсь пособником

милого вора, который меня жестоко ограбил.

* Спорное место. В оригинальном издании Торпа в этой строке дважды повторялось местоимение "their" (их): "Excusing their sins more than their sins are", – однако большинство позднейших издателей считали это ошибкой набора и заменяли одно или оба местоимения на "thy" (твои), чем определялись разные истолкования. Помимо принятого в настоящем переводе, распространенным истолкованием является: "…находя для твоих грехов больше оправданий, чем они того заслуживают (и тем самым поощряя тебя на дальнейшие проступки)".

36.

Позволь нам друг от друга отказаться,

Хотя, любовь с тобой у нас одна,

Чтоб я позор и все свои несчастья

Пронёс один, их исчерпав до дна.

У нас двоих привязанность едина,

Но, в наших жизнях – разная беда,

Которая как веская причина

Крадет у счастья нашего года.

Тебя при встрече, может – не узнаю,

Чтоб не навлечь и на тебя позор,

И мне в ответ, такому негодяю,

Озвучь публичный выговор – укор.

Не опорочь себя моей любовью,

Чтоб не платить и именем, и болью.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

Let me confess that we two must be twain,

Although our undivided loves are one:

So shall those blots that do with me remain,

Without thy help, by me be borne alone.

In our two loves there is but one respect,

Though in our lives a separable spite,

Which though it alter not love's sole effect,

Yet doth it steal sweet hours from love's delight.

I may not evermore acknowledge thee,

Lest my bewail d guilt should do thee shame,

Nor thou with public kindness honour me,

Unless thou take that honour from thy name:

But do not so; I love thee in such sort,

As thou being mine, mine is thy good report.

Позволь мне признать, что мы двое должны быть раздвоены,

хотя две наши неразделимые любви суть одно,

чтобы те пятна позора, которые лежат на мне,

я нес один, без твоей помощи.

В двух наших любовях – одна привязанность,

но в наших жизнях – разное зло,

которое, хотя и не умаляет единой любви,

крадет у любви драгоценные часы наслаждения.

Я, может быть, никогда больше не признаю тебя при встрече,

чтобы моя прискорбная вина не навлекла на тебя позор;

и ты публично не выказывай мне расположения,

чтобы оказанная мне честь не убавила чести у твоего имени.

Не делай этого; я люблю тебя так,

что, поскольку ты мой, и твоя репутация – моя.

37.

Как радуется в возрасте родитель,

Когда его дитя красив, здоров,

Вот так и я, фортуною избитый,

Ценить в тебе достоинства готов,

Как если б красота, богатство, разум,

А может быть, и что-нибудь ещё,

В тебе все вместе воплотились разом,

Я этим был бы искренне польщён,

Тогда я стал бы – не судьбой презренный,