Необходимо построить мануфактуры — новую для этих времен армию нужно вооружить настоящими ружьями и пушками, обмундировать и обучить должным образом. И развернуть флот — иначе можно проиграть все, включая собственную жизнь…

— Было бы интересно увидеть здесь призрак «белой дамы», погибшей ради любви к простому каноннику. Как вы думаете, есть ли в этом истина, мой верный комтур?

Магнус обвел взглядом комнату, где его уверили, что именно здесь появляется приведение. Причем совсем в ином окне, чем то, которое демонстрируют в 21-м веке — видимо позабыли, с которого начали эту историю. Ничего удивительно, чуть ли не в каждом втором средневековом замке, экскурсоводы рассказывают о легендарном призраке, для привлечения внимания легковерных туристов. А в каждом первом замке обязательно поведают историческую быль либо о тайниках, набитых золотом и артефактами, или о каком-нибудь убийстве исторического деятеля, капли крови которого навсегда впитываются в камень ступеньки.

— Вы ведь наслушались множество подобных историй, и легко сможете отличить истину от выдумки. Ведь так?

— Ваше высочество, похоже на выдумку, хотя не отрицаю, что подобное могло случиться. Сами подумайте, могло ли быть такое. Знатная дама влюбилась в обычного клирика? Да так что переоделась в послушника и пробралась в мужской монастырь, что бы предаваться с ним там негам и усладам в келье?! Да ее бы при первом разговоре бы выявили, пусть даже худа она было как щепка. Монахи, изголодавшиеся по бабам, имеют на них собачий нюх, за версту почуют, что ольденбургские ландскнехты.

Комтур фон Регенбах коротко хохотнул, и показал руками, что братия сделала бы с таким «послушником». Магнус даже хмыкнул, а ротмистр рейтаров продолжил свои измышления.

— Масса уютных местечек в окрестностях Хапсаля — зачем даме лезть в сам монастырь, в замок епископа?!

— А если это была обычная селянка?

— Тогда тем более, мой принц — что за дурь так рисковать? Монетка брату келарю, и он сам будет отпускать клирика на случку строго в определенное время, а если три дать, то вообще будет вышвыривать из монастыря с корешками, что силу мужскую увеличивают. Нет тут несчастной любви, красивая баллада, на которую так щедры трубадуры — в пьяном бреду у них буйная фантазия, вот и несут сопли и слезы, чтобы дамы были с ними ласковы в постели, да еще бы талер-другой дали.

— Похоже ты тут полностью прав, Иоганн, а я по молодости лет обманулся на столь жалостливом рассказе.

— Бывает, ваша светлость, — комтур чуть поклонился, но уважительно. И после раздумья стал говорить:

— Тут иное. Раньше брали невинную девицу и замуровывали в замковой стене, оставляя кружку воды и кусок хлеба — даже на цепь не заковывали. Сам видел одну такую, в тлен превратилась, кости да волосы на черепе, и кружка смятая рядом. Мы замок один разнесли по приказу — да как такое мы увидели, то ротой ходили и отплевывались, за помин души бочку вина выпили. Молодой тогда был, не привычный к делам таким.

Регенбах помрачнел лицом, под кожей на скулах желваки заходили. И Магнус решил спросить:

— За какую вину ее замуровали?!

— Тут без всякой вины, ваша светлость. Суеверие есть — если девицу камнем живую «одеть», то крепость у стен будет великая, ни один враг их не преодолеет и штурмом замок не возьмет. В Бургундии такая есть — «девственницей» именуют. Но все разговоры досужие — если есть пушки добрые, и при них канониры умелые, пороха и ядер достаточно — ни одна стена не устоит, хоть всех девственниц в городе собери и в камень обрати. Да, мыслю, и девиц честных столько не соберешь по нынешним временам. Ландскнехты своего никогда не упустят, все платья обдерут с чепцами. Или монет за корсаж засунут золотых — тут любая ноги раздвинет.

Регенбах захохотал, Магнус усмехнулся — война пагубно влияет на мораль и нравственность, добродетель резко обесценивается, а голод и смерть заставляют человека делать то, на что в обычной жизни он бы не пошел, отринув еще у порога.

— А вот с прелюбодеем похоже на правду, ваша светлость. Могли в яму с медведем голодным кинуть — раньше такое проделывали, если дворянскую дочь невинности осквернитель решал. На болото связанного прелюбодея могли отнести, а утром приходили туда косточки посмотреть, волками изгрызенные. А с обычными девками пустое, монетку сунул, и вся радость. А вот рыцарь измену супруги вряд ли бы простил — смерть бы выбрал лютую, так что голодный медведь добродушным убийцей бы оказался. Неделю бы пытал, отрезал бы все что можно — а обрубок человеческий продолжал бы жить. Видал я таких уродцев в жизни, тьфу…

Комтур чуть не сплюнул, покосился на Магнуса, хотел было положить руку тому на плечо, но опомнился — перед ним ведь не юноша, а сюзерен, к тому же епископ. А потому даже смягчил голос.

— Не думайте над этим, ваше высочество. Призрак или привидение — мне без разницы. Буду замок сам обходить, и охрана у вашей опочивальни надежная, мигом войдут. Так что спите, и ни о чем не беспокойтесь, мой меч в том порука!

— Я верю вам, фон Регенбах, — ответил Магнус и пошел по коридору к спальне, в которой обычно проводил ночи старый епископ. В Хапсаль они прибыли к вечеру, хотя ранним утром были еще в Аренсбурге. Но день майский длинный, и ночи «белеть» стали — так что времени хватило с избытком. Скачка на лошадях через весь остров к бухте Трийги заняла всего пять часов, благо заранее были подготовлены подставы по пути.