Когда началась эта история – загадка, ибо в те времена само слово «история» значило лишь правдивый анекдот, что рассказывали друг другу аристократы под шафе. Что же было раньше? Великие битвы, славные герои, вездесущие враги и посредственные руководители – не чета нынешним: большего знать не положено.

Оклайн против воли оказался одним из немногих, кто видел и слышал куда больше, и по понятным причинам, молчал. Но Боро умел растопить любую душу – его аура погружала в медовую, мягкую полудрёму, из которой не хочется выходить. Лёгкие вопросы медленно раскручивают воспоминания о старых днях, об утерянных друзьях и ошибках былого.

– Я… Думаю, был последним на Старой Земле. Когда мой пустоход поднялся, больше с неё не поступило ни одного сигнала. Ничего, – он отпил сомы. – С остальных планет и станций тоже. Никого не осталось. Однако «Вавилон» наконец получил мозг – Саффа – и отправился в путь. Последний не по номеру, но по старту.

– То есть, – Боро оставил стилусом пометку, – вы знакомы с самого его рождения?

Оклайн скосил глаза влево, дёрнул ухом, будто прислушиваясь к тени за спиной.

– Можно сказать и так.

– Я не против подобной оценки, – вмешался бестелесный голос.

– А как вы ощущали своё рождение? Вы помните его?

– Данные утеряны.

– Вот как… Неожиданно.

– Мы же учимся, – повёл плечами Эмбар. – ИИ сходят с ума из-за всезнания, из-за понимания, что, в конечном счёте, любая их инициатива обречена на провал. Они заглядывают слишком далеко, за грань безумия. Видят тысячи переменных, которые угрожают плану.

– Поэтому стараются убрать их.

– Именно. Так случилось с предшественником Саффа, так, наверное, случилось и с остальными. Так случилось у скви. Эх, видели бы вы Варраден, когда я им представил своего друга! До линчевания оставался один шаг!

– Они ведь очень многих тогда потеряли, – напомнил Анре. – Родина наших переменчивых друзей до сих пор на карантине.

– Полтора века прошло! Какой у нас сейчас расстрельный возраст? Шестьдесят, если не ошибаюсь? Два с половиной поколения сменилось, а они никак не забудут.

– Последствия той ошибки куда глубже, чем кажутся.

Взгляд упал на пламя в искусственном камине, дающее тепло почти как настоящее. Почти.

– Знаю, Боро, знаю. Не было бы ни официального набора, ни тысячи других проблем, но, – он оторвал от стекла коготь, – не было бы и вашей племянницы! О, да, она всё окупает. Подобные личности всплывают раз в столетие!

– Должен признать, изначально из-за её активности я крайне беспокоился о своём существовании, даже зная о том, что мое местоположение засекречено.

– Но теперь мы друзья. Не так ли, Анре?

– С ней всегда тяжело, – опустил глаза старик.

– Уж не представляю, каково было воспитывать её.

– Когда я взял её, она была куда старше своих десяти лет, друг мой. Куда старше, злее, циничнее и холоднее. Я дал ей всё, что мог. Другие же воспитали в ней воина, коим она и является. Ей нужен выход накопившейся ярости, или та просто разорвёт бедный ум изнутри. Порой приходится идти на жертвы. Но, лучшие идеи она впитала, встроила в свой мир, доверилась нутру.

– Лучшие?

– Я знаю, что они лучшие, потому что они мои, – без лишней скромности, но и без бахвальства ответил Боро.

Умеет удивить. Порой кажется, видишь Анре насквозь, а потом вдруг он становится непроницаем, словно камень. Огоньки играли на искусственной коже кресел, на посуде в скромном буфете, на латунной планке мундира.

– Никогда бы не подумал, что мы с ней, – разогнал тишину Эмбар, – такие разные, сойдёмся во многом. Её точка зрения на всеобщее уважение мне импонирует.

– Возможно, пограничная природа помогает чётче видеть других, – Боро снял очки и потёр линзы.

– Возможно… Возможно… То была воля случая, – он задумчиво постучал по кувшину когтем и налил ещё. – Относительно зрения, почему бы вам его не восстановить? Орден всегда хорошо относился к своим рабам, вряд ли они откажут в такой мелочи, как глазной имплант. Тем более вам. Философу, дипломату, писателю, учителю, психологу и просто хорошему человеку.

– Ха-ха-ха! – по морщинистому лицу, похожему на кору, пробежала улыбка. – Обращаете моё орудие против меня самого?

– Просто перефразировал. Честно, вы производите неизгладимое впечатление. Им хочется поиграть на языке, как настоявшимся вином, почувствовать все нотки и лишь потом проглотить.

– Могу поинтересоваться, что же вы во мне нашли? Какие нотки ощутили?

– Вы пахните как старый коньяк, выдержанный в настоящей бочке. Вы цвета лакированного дуба, а по дыханию напоминаете сухую пашню. Я видел одну такую. Она была брошена давным-давно, но всё ещё давала приют редким стойким росткам. Прямо как вы.