— Напрасно ты, Кондратий, обижаешься, — примирительно проговорил Федор Унгерн. — Ты сидишь у себя в слободе и читаешь с утра до ночи, а мы каждый день на плацу, нам читать времени нет. Зато на смотру ты как следует перед батареей не пройдешь, а мы отмаршируем — любо-дорого посмотреть.

— В постижении шагистики не вижу никакого смысла. В бою вытянутый носок ни к чему.

— В бою он, конечно, ни к чему…

— Вот видите, — повернулся Рылеев ко всем, — ни к чему, а вы маршируете до седьмого пота.

— И то правда, Петр Онуфриевич мог бы поменьше гонять, в других ротах учения бывают реже.

— Это унизительно — слепо подчиняться прихоти равного вам человека и быть куклой в его руках! — подхватил Рылеев. — А вы как раз представляете из себя кукол, и доказательство тому — усердие, с которым вы выходите во фрунт, особенно пеший.

Молчавший до того старший Унгерн усмехнулся:

— Кондратий Федорович, мы от тебя часто слышим о всеобщем равенстве. Но ведь надо когда-то переходить от слов к делу, покажи нам пример: начни сам чистить платье и сапоги своему Федору да беги к колодцу за водой.

Рылеев на мгновенье растерянно замолчал, потом махнул рукой:

— Это вздор! Такие пустяки со временем разрешатся сами собой.

Все засмеялись.

— Господа, чему веселитесь? — спросил, подходя, Миллер.

— Рылеев полагает, что в будущем сапоги сами себе чистить будут.

— Вполне вероятно такое при общем прогрессе науки, — серьезно сказал Миллер. — Ротный посылает меня в Острогожск, давайте поручения. Думайте, пока я схожу на почту закажу лошадей.

Все пошли вместе с ним. Пока Миллер договаривался со смотрителем, Косовский увидел стоящее в углу старинное длинноствольное ружье и спросил:

— Заряжено?

— Кажется, нет, — ответил смотритель.

— Это мы сейчас проверим, — проговорил Косовский, беря ружье. — Приложи, Кондратий Федорович, руку к затравке, а я дуну в дуло.

— Воздух проходит, заряда нет, — сказал Рылеев.

— Посторонись, Кондратий Федорович. — И Косовский взвел курок.

— Я уже дважды стоял против пистолетных пуль, а против пустого старого ружья и не подумаю сторониться.

Косовский нажал на курок, прогремел выстрел, в стену над плечом Рылеева врезался заряд волчьей дроби.

Рылеев побледнел, потом, напряженно улыбнувшись, сказал:

— Вот ответ на наши разговоры: судьба охраняет меня, потому что ведет к славной цели.

Рылеев сидел за столом в своей хате и писал, когда Федор, приоткрыв дверь и просунув голову, обеспокоенно зашептал:

— Его высокоблагородие подполковник к нам идет.

За дверью послышались шаги, в дверь постучали.

— Прошу, — ответил Рылеев, поднимаясь и идя навстречу Сухозанету. Ротный командир был в мундире и при сабле.

— Не видя вас на учении, решил зайти узнать, здоровы ли вы.

— Спасибо, здоров. — Рылеев оглянулся вокруг, собрал со стула книги, переложил их на стол. — Садитесь.

— Чем занимаетесь? — спросил Сухозанет, осторожно присаживаясь.

— Записываю кое-какие свои соображения о границах свободы воли человека.

— Интересная материя.

— Да, она принадлежит, по-моему, к главнейшим вопросам судьбы рода человеческого. Человек одарен свободой воли, он может поступать, как ему заблагорассудится, но все его поступки, если они не согласуются с духом времени, не будут иметь никакого влияния на судьбу человечества. Особенно это ясно, когда нам известны намерения свершения поступка и его последствия. Брут, желая спасти мир от деспотизма, убил Цезаря. Деяние хорошее, но оно не имело влияния на дальнейшую судьбу Рима, потому что не соответствовало духу времени.

— Я бы не назвал хорошим деянием убийство законного государя, — возразил Сухозанет.

— Но для этого имелись веские причины.

— Я не знаток древней истории и живу сегодняшними заботами. Мне их вполне хватает. Я пришел поговорить с вами не о Бруте и Цезаре, а о вас самих.

— Слушаю, Петр Онуфриевич.

— Вы — молодой офицер, имеете счастие служить в конной артиллерии. Чего бы, кажется, лучшего желать в ваши лета: красуйся на хорошем коне, в нарядном мундире, батарея с тремя отличиями за сражения. А вы лишь изредка выезжаете на конноартиллерийские учения, в пеший же фрунт никогда не выходите, уклоняетесь от своих обязанностей.

— Я занят важными и полезными делами.

— Как можно быть полезным, когда вы сидите постоянно один в этой хате, избегая товарищей, которые служат со всем усердием, даже и те, которые вступили в батарею позже вас. А вы вроде бы состоите на пенсии.

Рылеев усмехнулся.

— Может быть, я один тружусь за всех.

— Но для службы ваши труды бесполезны.

— Для службы — да, но для отечества они имеют цену. Мое имя займет в истории несколько страниц благодаря им. Кто переживет меня, в том убедится.