Совершенно неожиданно лес кончился, и я оказался перед полем. Это было самое первое поле в моей жизни. После того как люди вымерли, поля все заросли лесом, ни одного не осталось. Самым большим пустым пространством было болото, его я видел еще давно, в молодости, на болоте росла кислая клюква, она помогала от простуды почти так же хорошо, как и порка. Но это давно.

И вот вдруг поле.

Однако, когда я пригляделся, я обнаружил, что это не поле и не болото. Это…

Я не знал, как это называлось. Деревьев никаких. Никаких. Они были словно срезаны. Прямо под корень. Кто-то взял великанский нож и аккуратно спилил все, что тут росло. Пространство выглядело совершенно пустым и гладким, не было ни веток поломанных, ничего. Пни торчали почти вровень с землей и общей гладкости территории не нарушали. Пустота распространялась далеко, не знаю, километра, наверное, на два в экваторе. И я стоял на краю этой пустоты, раскрыв от удивления рот. Нет, определенно наступили странные времена. Твари объявились, диких ловят, пустые пространства встречаются… Куда все катится?

— Куда все катится?

Спросил я вслух и сделал то, чего не надо было делать. Допустил ошибку. Непростительную.

Никогда не выходи на открытое пространство. Так учил меня Хромой. Вокруг, в десяти шагах от тебя, всегда должно быть что-то, на что можно залезть или куда можно спрятаться. В нашем новом мире нетрудно соблюдать эту заповедь, в нашем мире нет открытых пространств. Вокруг всегда деревья. Иногда дома.

А сейчас вот…

Не знаю, что меня толкнуло на эту проплешину. То ли лень, то ли глупость, то ли любопытство. Все, все вместе меня туда толкнуло. Мне очень вдруг захотелось посмотреть, что там в центре находится.

И я шагнул на это открытое пространство.

Ничего не случилось. Я постоял немного на пне, ботинки встряли в свежую смолу, так что я даже прилип чуть. Перепрыгнул на другой пень, где смолы было побольше, веточкой подобрал уже успевший побелеть комок и принялся его жевать. Смола всегда меня освежала, во всем хвойном кроется особая сила, помогающая омолаживаться и быть бодрым. Хромой знал секрет особого елового кваса, этот квас варился трое суток, в него добавлялась свежая еловая зелень, смола, кора, можжевеловые ягоды и какие-то травы, какие именно, я не успел разведать. Хромой залезал в бочку с этим квасом и спал в нем всю ночь, а на следующий день начинал болеть, с него слезала кожа, а еще через день нарастала новая. И Хромой становился ловким, сильным и быстрым, уходил в лес один и возвращался с богатой добычей. Молодел.

И все из-за хвои. Хромой не успел передать мне квасной секрет, сказал только, что смолу надо жевать при каждом удобном случае.

Вот я и жевал.

Смола с пенька оказалась крепкая, у меня полезли слезы, я зажмурился и весело пошагал вперед. Скок-поскок, скок-поскок. Я прыгал, и это перепрыгивание как-то меня загипнотизировало, что ли, я зацепился за ритм, а потом принялся и считать собственные прыжки, как всегда. Как всегда.

Так я преодолел почти все это выкошенное в лесу поле. Мне с чего-то вдруг представлялось, что в центре этого поля я обнаружу то, что прояснит его происхождение. Но ничего я не нашел в центре, там тоже было одинаково.

Я преодолел серединку поля и порадовался, по полю ведь шагать гораздо легче, чем по лесу. Легче, чем по полю, только по дороге. Остановился, поглядел вверх. Неуютность почувствовал как всегда на открытом пространстве. Но и весело как-то. И вокруг такие желтые пятна, как на рыжиковую поляну попал.

Пахнет хорошо.

Я подышал, выплюнул сжеванную смолу и направился к опушке. Когда до нее было меньше ста метров, я почувствовал… Недоброе со стороны леса.

Если бы дикие не убили Волка, этого бы не произошло. Он учуял бы опасность гораздо раньше, он бы меня предупредил. А новый Волк был слишком мал, щенок еще, он никак меня не предупредил, а сам я прохлопал…

Когда из деревьев выпрыгнул первый заяц, было уже поздно. Бежать некуда. Ни вперед, ни назад, ни вообще куда-то. Оставалось только вверх. В небо. Взлетать.

Все пошло плохо. С того самого времени, как умер Хромой. Я уже тогда почувствовал, что все не так. И как я подумал, так оно и случилось. Одно цеплялось за другое, все катилось под гору, катилось-катилось и докатилось — я на поле, а на меня несется заяц.

Это потому, что я маленький еще. Не взрослый. Не мудрый. Если бы я был мудрым, то все сложилось бы по-другому. У меня даже слезы навернулись от обиды. Ну, что все так кончилось. Глупо. И наверняка больно.

Даже пожить не успел. Ягуара не воспитал.

Заяц летел на меня, щелкал челюстями, порыкивал, расстояние быстро сокращалось.

Я вытащил огнестрел. Не спеша, торопиться уже бесполезно. Огнестрел против зайца — лучшая вещь. Заяц чуть больше самого крупного кролика. Попасть в него легко. Правда, прыгает шустро.

Когда осталось метров пять, я выстрелил. Огнестрел превратил зайца в клочья, до меня долетели только уши. Я их зачем-то поднял. Такие серые.

И буквально через секунду из леса выплеснулась волна. Десятки, сотни зайцев. Серо-бурая масса, ее будто выдавили через деревья, и она немедленно понеслась ко мне.

Зайцы. Откочевка. Почему откочевка? Зайцы откочевывают по первому снегу, с чего они вдруг сейчас сорвались-то? Еще рано…

Обидно.

Самое смешное — зайцы не хищники. То есть мясом они не питаются, травкой, ягодками, кореньями. Но при этом набрасываются на все, что движется — от мыши-полевки до оленя. Кусают, бегут дальше. У зайца в челюстных мышцах скапливается болевая усталость, которая сбрасывается, только если заяц кого-нибудь цапнет. И он цапает. А в ране остается зараза, она со слюной передается. Три укуса почти смертельно, при откочевке зайцы опасны особо.