У Молли все еще оставались серьезные сомнения относительно Бога. Ей казалось, что Он не имеет никакого отношения к тому, что происходит в этом мире, истерзанном войной. Но она видела, что бывать в церкви важно для Сары, и потому больше ничего не стала говорить.

Два воскресенья спустя они с Томом вновь задержались за воротами. Том держал Молли за руку, пока они проходили в темноте короткий путь от лагеря до монастыря, и Молли чувствовала рядом его тепло сквозь вечернюю зябкость. Когда ворота были уже совсем близко, Том остановился, потянул Молли в сторону от дорожки и развернул к себе. Ее лицо, запрокинутое вверх почти выжидающе, рисовалось в темноте бледным овалом. Том обнял ее здоровой рукой и прижал к себе. Он смотрел ей в лицо, и, хотя выражения его в темноте было не разглядеть, она не делала ни малейшей попытки отстраниться. Когда его рука обняла ее крепче, это бледное лицо под воскресной шляпкой едва заметно придвинулось к нему, и он почувствовал, как ее руки скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Он склонился к ней и очень нежно поцеловал сначала в лоб, а затем в губы. Вначале ее губы были прохладными и сухими, но потом, к его несказанной радости, раскрылись в ответном поцелуе. Через мгновение оба отстранились друг от друга, слегка задыхаясь.

— Молли? — прошептал Том, и в его голосе слышалось удивление.

— Я здесь, Том, — тихо ответила она.

— Ты не сердишься?

— Нет, мне хотелось, чтобы ты это сделал. — Молли подавила смешок и добавила: — Я не должна так говорить, да?

— Почему не должна, если это правда? Это же правда, Молли?

Вместо ответа Молли притянула его голову к себе и поцеловала его сама.

Они стояли обнявшись, и весь мир для них исчез. Молли вспомнила прошлый раз — тогда они тоже стояли совсем близко, и она даже обнимала его, но это было совсем не то.

— Я никогда еще ни с кем не гулял, Молли, — сказал Том, — ты моя первая девушка… если только… ты хочешь быть моей девушкой?

Она улыбнулась ему в темноте и прошептала:

— О да, Том, пожалуйста.

Она верила его словам. Она знала, что он застенчивый — не из тех, кто легко сходится с девушками, как некоторые другие парни. Она тоже никогда ни с кем не гуляла. Это был первый мужчина, которому она позволила приблизиться к себе, если, конечно, не считать отца, но там ее позволения никто не спрашивал. Она вновь подумала о том, сможет ли когда-нибудь рассказать об этом Тому, но все еще сомневалась. Впрочем, сейчас это было неважно; пока ей достаточно было тепла его объятий, чтобы чувствовать себя защищенной, в безопасности. В этих объятиях Молли чувствовала, что теперь ей никто не страшен — ни отец, ни кто-нибудь еще, и она вся отдалась этим новым чудесным ощущениям, когда он опять целовал ее — крепко и долго.

Когда они вновь прервали поцелуй, он сказал:

— Я люблю тебя, Молли Дэй.

Молли ничего не ответила — только положила голову ему на грудь и по-детски прижалась к нему, мечтая, чтобы эта минута никогда не кончалась. Волшебный момент длился недолго: из-за стены донесся шум, громкие голоса, и чары рассеялись. Том нехотя выпустил Молли из объятий, и она встревоженно сказала:

— Мы должны вернуться. Там что-то случилось.

Она поспешила к воротам и сразу же увидела, что прибыла новая партия раненых. Их вели от фасада здания в палаты с заднего крыльца.

— Мне пора, — коротко бросила она через плечо и, не оглядываясь, направилась прямиком к первой палате. Там сестра Элоиза выдала ей передник, чтобы надеть поверх воскресного платья, чистый чепец вместо шляпки, и они взялись за работу.

Молли не спала почти всю ночь, помогая справляться с наплывом раненых.

— Где же мы их всех разместим? — спросила она сестру Мари-Поль, когда они пытались распределить ожидающих по палатам.

— Эти перейдут в палату выздоравливающих, — кивнула сестра Мари-Поль куда-то назад, за спину Молли. Молли оглянулась и увидела шестерых своих пациентов — почти все, кто был в состоянии ходить, уже собирали свои вещи и уходили. Две послушницы усердно застилали их койки свежими простынями.

«Раньше это была моя работа», — подумала Молли. Теперь она знала, что нужнее сестре Элоизе как помощница в непосредственном уходе за ранеными, и повернулась к следующему пациенту. Пока она помогала раздевать и мыть раненого, которого Пьер уложил на стол для осмотра, пока разматывала грязную повязку, прикрывавшую рваную рану у него на плече, все ее мысли были сосредоточены на работе, и только потом, когда они с Сарой наконец улеглись, чтобы успеть поспать несколько часов, она стала думать о том, какими последствиями эти перестановки в палатах могут обернуться для Тома. В палате выздоравливающих тоже ведь придется освободить места для новеньких. Почти наверняка Тома переведут в лагерь. Она вдруг похолодела. После перевода в лагерь его скоро отправят обратно в полк. Все знали об огромных потерях, понесенных во время боев при Лоосе в сентябре, и хотя с наступлением зимы крупные столкновения с немцами прекратились и на линии фронта наступила тягостная патовая ситуация, точно так же всем было известно, что британская армия отчаянно нуждается в пополнении. Как только рядового первого батальона Белширского полка Томаса Картера признают годным к несению службы, он отправится обратно в строй.

Время, проведенное в палате выздоравливающих, пошло ему на пользу. Изможденное лицо слегка округлилось, кожа уже не обтягивала его, пергаментная бледность щек сменилась нормальным здоровым цветом. Способность двигаться вернулась к его руке почти полностью, и глаза уже не туманились от постоянно сдерживаемой боли. По всему было видно, что в лагере он пробудет недолго.

Молли знала, что это когда-нибудь произойдет. Они говорили об этом, но пока еще как о какой-то отдаленной перспективе. Теперь же она чувствовала, что это вот-вот станет реальностью.

«Ведь сегодня вечером, — подумала Молли, — Том сказал, что любит меня». А она ничего не ответила, по крайней мере, на словах. Не заверила его в своей любви. Почему? Она никогда еще не была ни в кого влюблена и вообще не имела дела с мужчинами, но теперь, когда страх потерять Тома, который вот-вот уйдет обратно на передовую, дохнул прямо в лицо, она наконец призналась себе в том, что втайне знала уже давно: она любит его и мысль о разлуке ей невыносима. Как она теперь жалела, что не сказала ему об этом! Он был храбрее ее и признался в любви, не зная, что услышит в ответ. Она лежала в постели, и сердце у нее разрывалось от отчаяния. Они не увидятся до воскресенья — а что, если его выпишут раньше? Вдруг решат, что он уже годен в строй, и она больше никогда его не увидит? Может быть, его убьют там, а она и не узнает.